Мэри Энн просияла, когда увидела меня.
– Уолтер, что ты здесь делаешь? Разве ты не должен быть на работе?
– Не-а.
– Но по средам магазин работает до восьми.
– Это не моя забота. У меня выходной.
На самом деле жизнь моя уже окончена. В запасе лишь этот вечер среды.
Она вприпрыжку сбегает по лестнице, и я достаю из-за спины цветы. Мы стоим на нижней ступеньке, касаясь друг друга лбами, и смотрим на букет.
– Как мило, – говорит она.
– Отец сказал, чтобы я пригласил тебя куда-нибудь поужинать и купил цветы или же, если на это нет денег, предложил бы просто прогуляться по берегу.
– Я всегда знала, что в твоем отце что-то есть.
Я чуть не воскликнул: «Отлично! Нравится – бери!» Но настроение вечеру задано, и мне не хочется его портить. К тому же такие вещи не принято произносить вслух.
– На самом деле получилось что-то среднее. Ты не возражаешь, если сегодня будут цветы и прогулка по пляжу?
– Я надену пиджак, – говорит она.
Мы идем по берегу моря. Медленно, насколько это возможно. Как будто боимся, что слишком быстро доберемся до места назначения, что само по себе смешно, поскольку мы бредем без всякой цели.
Я рассказал ей о танцах, которые будут в пятницу вечером. Хотя билеты на них я вряд ли смогу купить, но все равно предлагаю: «Давай сходим». Наверное, это будет последняя гастроль, ведь наш с Эндрю поезд отправляется в понедельник утром.
Она говорит, что в понедельник утром она не работает, поэтому сможет прийти на вокзал проводить меня.
– Миссис Блантон отпустила тебя?
– Да. Правда, здорово?
Мэри Энн работает в магазине дешевых товаров, ее хозяйка на редкость строга.
– Я не думаю, что это из-за меня. Наверное, это просто дань уважения солдатам, отправляющимся на войну.
Пожалуй, в этом есть определенный смысл. Сейчас каждый стремится проявить патриотизм и поддержать солдат. И наверное, для женщины нет ничего более благородного, чем проводы юноши на войну. Разумеется, если этот юноша не ваш сын.
Вы, верно, думаете, что я буду рассказывать вам о том, как меня пугает смерть, что я чувствую занесенный войной над моей головой меч. Нет, этого даже в помине нет. Я просто наслаждаюсь ничегонеделанием и беззаботностью.
Жизнь моя сейчас, как чистый лист белой бумаги. Ничто невозможно предсказать. Все, что случится, будет внове.
Иногда что-то похожее я чувствовал в случае каких-либо потрясений. Когда умер мой дядя Фрэнк, за мной пришли и забрали из школы. Это было несчастье, но для меня тот момент был одновременно и волнующим, поскольку я был предоставлен самому себе, никаких обязанностей и забот. Правда, тогда это продолжалось день-два. А сейчас вся моя будущая жизнь представляется чистой страницей.
Надеюсь, мои слова не кажутся вам бредом.
Как бы то ни было, мы какое-то время гуляем по берегу. Мы сняли туфли и, связав их, несем перекинутыми через плечо. Я закатываю брюки, и мы идем прямо по кромке воды. Несмотря на то что она холодная.
Время от времени накатывают волны, Мэри Энн визжит и отбегает, задирая юбку, а я смеюсь.
– Как ты относишься к детям? – спрашивает она.
– В общем-то люблю. Почему ты спрашиваешь?
– Думаю, из тебя получился бы хороший отец.
– Да?
Нельзя сказать, что я хороший старший брат, но возможно, это не то же самое.
– Безусловно. Я хочу иметь много детей, – говорит она.
– Сколько именно?
– Четверых или пятерых.
– Ничего себе.
Еще одна большая волна, и нам приходится убегать от нее.
– Думаешь, это много? – спрашивает она. – Л ты сколько хочешь? – Потом, немного смутившись, продолжает: – Я не имела в виду… я хочу сказать… я вовсе не пытаюсь давить на тебя.
– Все нормально, – говорю я, обнимая ее за плечи. – Мы же просто разговариваем. Думается, одного- двоих вполне достаточно, ведь если детей больше, кому-нибудь обязательно не хватает тепла.
– Правда?
– Мне так кажется.
– Наверное, я просто не знаю. Я выросла без братьев и сестер.
Мы замолкаем, и я целую ее в губы. Волна окатывает нашу одежду, и становится холодно. Мы ненормальные – бродим по воде босиком. Еще только начало марта. Но мы делаем вид, что нам все нипочем.
Полагаю, вы ждали от меня не этой идиллической картинки. Наверное, она отличается от того, что я рассказывал вам раньше. Но знаете, со стороны все кажется таким… Ну, вы понимаете. Идеальным, что ли.
На самом деле мы были большими друзьями. Настоящими друзьями. Я очень ценил ее общество. Стоп, я не так выразился. Мне следовало бы сказать, что только ее дружбы мне уже было недостаточно.
Единственное, что нарушало эту идиллию, так это то, что разговор о детях так и остался разговором, и что-то мне подсказывало: по-другому не будет.
Наверное, это тот самый взгляд украдкой в будущее, который портит настоящее. Как говорят: знать бы тогда то, что знаешь сейчас.
Правда, это не всегда здорово.
Короче говоря, чтобы не утомлять вас, расскажу, чем закончилась наша прогулка.
Мы на всякий случай отходим от воды и садимся на песок. Уже по-настоящему темно, и разговор наш тоже становится все более мрачным.
Мы говорим о том, как часто будем писать друг другу, прикидываем, как долго будет идти почта, как скоро кончится война. Если она вообще кончится.
У меня пропадает желание писать жизнь на чистом листе, и хочется вернуть исписанные страницы. Мне вдруг приходит в голову, что прошлое было не таким уж плохим.
Мы оба слегка дрожим, поскольку промокли, но по-прежнему делаем вид, что это не важно. Что нам совсем не холодно. Потому что нам не хочется идти домой, не хочется, чтобы этот вечер заканчивался.
Я смотрю на звезды и думаю, что уже через несколько недель буду на другом краю земли. Интересно, там звезды те же, что сейчас надо мной? Если нет, это ужасно. Впрочем, я все равно не узнаю.
Об астрономии у меня смутное представление. Я никогда не представлял себе другого неба, кроме того, что раскинулось над Северной Америкой. Мне кажется, мы все видим одни и те же звезды, просто в разное время года, но о том, какие звезды я увижу, когда буду там, на новом месте, я не знаю.
Как странно, что я этого не знаю.
– Что я буду делать без тебя? – спрашивает она.
Знаете, это ничего не меняет из того, что я уже рассказывал вам про Мэри Энн и непроявленные чувства, но в ту минуту она поняла, что теряет слишком многое.
Глава тридцать третья
Мэри Энн
Вот уже седьмую ночь подряд она спит в их постели одна. Седьмую ночь за тридцать восемь лет.
