Токио

За десять минут мы добрались до боковой улицы, ведущей к дороге Чжонцзян. Мальчик показал рукой на ряд черных домов. Они, должно быть, сгорели недавно, потому что еще дымились.

– Это он. Янь-ван. Он делает это, когда ищет. Мы с Лю переглянулись.

– Ищет?

– Женщин. У него такая привычка.

Мы открыли рты, хотели что-то сказать, но мальчик прижал палец к губам.

– Не сейчас.

Он осторожно пошел вперед, а мы последовали за ним по улице. Наконец остановились возле двойных дверей фабрики. Крыша из оцинкованного железа была выше других зданий. Я ходил мимо этого дома сотню раз, но никогда не интересовался, чем здесь занимаются. Мы стояли, топая ногами и хлопая в ладоши, чтобы разогнать кровь. Бросали на улицу тревожные взгляды.

Мальчик снова прижал к губам палец.

– Вот здесь он и живет, – шепотом сказал он. – Это его дом.

Он осторожно приоткрыл дверь. Я разглядел в щель какие-то станки, мокрые цементные стены, ремень конвейера. У противоположной стены стояли старомодные, плетенные из тростника корзины.

– Что это? – прошептал Лю, и по его голосу я понял, что он, как и я, не хочет переступать порог. Фабричный воздух напомнил мне скотобойню на окраине города. – Зачем ты нас сюда привел?

– Вы хотели знать, почему кричала женщина. Мы замялись, глядя на дверь.

– Не бойтесь. – Мальчик заметил выражение наших лиц. – Можно войти. Его там сейчас нет.

Он отворил дверь чуть пошире. Послышался скрип, его подхватило эхо, отразившееся от стен пустого здания. Мальчик просунулся в щель и исчез. Мы с Лю переглянулись. Мои глаза слезились от страха. Глупо, подумал я, дьявола не существует. Тем не менее я не сразу набрался храбрости, чтобы открыть дверь и войти в дом. Лю пошел за мной. Мы постояли немного, привыкая к свету.

В этом здании, должно быть, была шелкопрядильная фабрика: я заметил цистерну для варки коконов, четыре-пять ткацких станков и десятки шестиугольных шелковых бобин. Мальчик стоял в углу, рядом с маленькой дверью, и манил нас. Мы подошли к нему, наши шаги громко звучали в этом промышленном соборе с высокими потолками. Он толкнул дверь и встал, держась за ручку. Комната когда-то была кабинетом начальника. Мы встали за спиной мальчика. Увидев то, что находилось в комнате, я закрыл рукой рот и схватился за стену, пытаясь устоять на ногах.

– Отец небесный, – прошептал Лю. – Что здесь происходит? Что здесь происходит?

41

Некоторые вещи более ужасны, чем можно вообразить.

В машине, по дороге к Фуйюки, я вспомнила, что означает слово ошака и где я об этом прочитала. Я выпрямилась на сидении и стала глубоко дышать, чтобы унять дрожь. Мне следовало бы остановить водителя. Мне следовало бы открыть дверь и выскочить прямо из движущегося автомобиля, но меня словно парализовало: ужасная мысль вползла в мой мозг, словно змея. Когда подъехали к дому, я чувствовала, что на шее и под коленками выступила испарина.

Мой автомобиль был последним, и, когда я поднялась наверх, люди уже садились обедать. На улице было холодно, в промерзавшем бассейне отражались звезды. Нас ввели в столовую с низким потолком. Оттуда был хорошо виден бассейн. С другой стороны открывался вид на токийскую башню. Она была так близко, что ее красно-белые огни заливали круглые обеденные столы.

Я постояла, оглядывая помещение. Все выглядело безобидно. Крошечный, худой как скелет Фуйюки сидел в своем кресле. На нем была красная куртка автогонщика с вышитой на ней эмблемой «BUD». Он сидел во главе стола с сигарой и добродушно кивал гостям. За столом возле окна оставалось лишь несколько свободных мест.

Я уселась и сдержанно кивнула соседям, двум пожилым мужчинам, после чего схватила салфетку и долго ее разворачивала.

В углу, за витриной, находилась маленькая кухня. Официанты бегали с подносами и бокалами. Посреди кухни стояла хладнокровная, вопреки общей суматохе, медсестра. На ней был ее фирменный черный костюм. Она немного отвернулась от столовой, так что блестящий парик скрывал часть лица. В данный момент она рубила мясо на большой деревянной доске. Присыпанные белым порошком руки орудовали с чрезвычайной ловкостью. Джейсон, стоя в дверях и держась за косяк, наблюдал за ней. В руке он держал зажженную сигарету. Время от времени отступал в сторону, пропуская официанта с тарелкой или с бутылкой. Я положила салфетку себе на колени. Мои движения были деревянными, автоматическими. Я не в силах была оторвать взгляд от рук медсестры. Что за странное мясо они намерены приготовить? Как ей удалось вынуть внутренности человека так, что его наручные часы во время этого процесса ничуть не пострадали? Девушки, сидевшие неподалеку от кухни, бросали на нее встревоженные взгляды. Когда видишь, что человек так ловко управляется с ножом, трудно сохранять спокойствие.

К нашему столу подошел официант. Он несколько раз двинул рукой, и в центре стола вспыхнуло голубое пламя. Некоторые девушки вздрогнули и захихикали. Официант поправил огонь и поставил на него большую кастрюлю из нержавеющей стали. Вскоре появились первые пузырьки, готовые подняться на поверхность. Официант сбросил в воду с серебряного блюда горку нарубленной моркови, грибы, капусту, горсть квадратиков тофу. Размешал суп, накрыл кастрюлю крышкой и перешел к другому столу.

Я посмотрела на стоявшую передо мной подставку. Рядом лежал сложенный льняной нагрудник, миниатюрные бамбуковые щипцы и стояла маленькая чашка, соус в ней отливал жирным блеском.

– Что это? Что мы собираемся есть? – спросила я у соседа справа.

Он улыбнулся и надел на шею нагрудник.

– Это сабу-сабу. Вы знаете, что такое сабу-сабу!

– Сабу-сабу! — Я почувствовала, как стянуло кожу возле рта. – Да. Конечно. Я знаю сабу-сабу.