— И отстанем намного больше, если я снова не поухаживаю за твоей ногой.
— Лучше бы вам оставить меня, — пробормотал он.
— Лучше бы тебе помолчать, пока у тебя совета не спросят, — сказал ему я. — Я не оставил бы и Рогатого Призрака на съедение крысам. Так как нам это сделать, Стар?
Громадный плоский камень, торчащий, как череп, впереди среди деревьев, был верхней частью зарывшегося своим основанием в землю известнякового валуна. Я стоял на страже в его центре, а Руфо сидел рядом, пока Стар устанавливала защиту на главных и полуглавных румбах. Мне не удалось рассмотреть, что она делала, потому что приходилось смотреть в оба, что делается за ее спиной, держа стрелу в натяг и наготове вырубить или отпугнуть кого угодно, в то время как Руфо наблюдал за другой стороной. Однако Стар мне потом рассказала, что защита эта была вовсе не «магией», а вполне по плечу земной технологии, как только какой-нибудь светлый ум откроет основную идею — что-то вроде «электрифицированной ограды» без ограды. Так же, как радио — это телефон без проводов, но это сравнение, впрочем, не очень подходит.
Однако правильно же я поступил, что глазел вокруг изо всех сил, вместо того чтобы пытаться разгадать, как она устанавливает свой заколдованный круг; на нее бросилась единственная из всех встречавшихся нам крыс, которая не раздумывала о последствиях. Он (это был очень старый самец) ринулся прямо на нее, моя стрела, пролетевшая около ее уха, предупредила ее, и она прикончила его шпагой. Он был величиной с волка, с повыпавшими зубами и седыми усами, и, похоже, повредился умом, но даже с двумя смертельными ранами все еще был полон красноглазого, чесоточного бешенства.
Как только был установлен последний затвор, Стар сказала мне, что о небе можно больше не беспокоиться; защита ограждала круг и сбоку и сверху. Как говорит Руфо, если так сказала ОНА, то все. Руфо частично раскрыл складничок, пока наблюдал за лесом; я вынул ее хирургические инструменты, стрелы для каждого из нас и еду Мы поели вместе без всякой чепухи насчет слуг и господ, сидя или полулежа, а Руфо лежал пластом, чтобы дать ноге немного отдохнуть; Стар ухаживала за ним, иногда кладя ему пищу прямо в рот в стиле невианского гостеприимства. Перед этим она изрядно потрудилась над его ногой, а я в это время держал фонарь и подавал ей все необходимое. Она покрыла рану, перед тем как закрепить на ней повязку, каким-то бледным студнем. Если Руфо и было больно, он об этом умолчал.
Пока мы ели, стемнело, и невидимую ограду вокруг нас постепенно окружали глаза, мерцавшие в отблесках света, при котором мы ели; их было почти столько же, как в толпе в то утро, когда Игли съел самого себя. Большинство из них, как я рассудил, были крысы. Одна группа держалась особняком, отделившись с обеих сторон от других в круге; я решил, что это, должно быть, хряки; их глаза были выше от земли.
— Миледи любовь моя, — сказал я, — защита эта всю ночь продержится?
— Да, милорд муж.
— Хорошо, коли так. Тут слишком темно для стрел, и что-то трудно себе представить, как бы мы прорубили себе дорогу сквозь такую толпу. Боюсь, что вам придется снова пересмотреть свой график.
— Это невозможно, милорд Герой. Но забудьте об этих зверях. Отсюда мы полетим. Руфо застонал.
— Этого я и боялся. Вы же знаете, что у меня от этого морская болезнь.
— Бедный Руфо, — мягко сказала Стар. — Не бойся, дружище, у меня есть для тебя сюрприз. Как раз для такого случая, как этот, я купила в Каннах драмалина, того средства, знаешь, которое спасло высадку в Нормандии там, на Земле. Или ты, может быть, не знаешь?
Руфо ответил:
— «Не знаешь»? Я УЧАСТВОВАЛ в той высадке, миледи, и у меня аллергия к драмалину; я кормил рыбок всю дорогу до плацдарма «Омаха». Худшая из всех моих ночей. Ха, да я лучше оказался бы ЗДЕСЬ!
— Руфо, — спросил я, — ты и вправду был на плацдарме «Омаха»?
— Черт возьми, конечно, босс. Я задумывал все операции Эйзенхауэра.
— А почему? Тебя же та схватка не касалась.
— Вы могли бы спросить себя, почему вы оказались в этой схватке, босс? В случае со мной это были французские девочки. Такие земные, раскованные, и всегда приветливые, и готовые подучиться. Помню я одну маленькую мадемуазель из Армантьера, — он произнес название без ошибки, — которая была не… Стар прервала его.
— Пока вы тут оба предаетесь холостяцким воспоминаниям, я схожу подготовлю снаряжение для полета. — Она встала и отошла к складнику.
— Давай дальше, Руфо, — сказал я; мне было интересно, как далеко он зайдет в этот раз.
— Не буду, — сердито сказал он. — Это не понравилось бы ей. Уж я-то знаю. Босс, вы самым распроклятым образом влияете на Нее. Изысканнее с каждой минутой, а на Неё это совсем не похоже. Не успеешь оглянуться, как Она подпишется на «Vogue» [67], а там уж и сказать нельзя, до чего дойдет. Не понимаю, не из-за вашей же это внешности. Это я не в обиду.
— Не обидишь, не бойся. Ладно, расскажешь в другой раз. Если сумеешь вспомнить.
— Я ее никогда не забуду. Слушайте, босс, дело вовсе не в морской болезни. Вам кажется, что в этих лесах полно твари. Ну так вот, те, к которым мы направляемся, — с подгибающимися коленками, по крайней мере, у меня, — те леса полны драконов.
— Я знаю.
— Так Она вам сказала? Но это надо видеть, чтобы поверить. Лес просто кишит ими. Больше, чем Дойлей в Бостоне. Большие, маленькие и двухтонновые подросточки, вечно голодные. Может, вам и хочется, чтобы вас съел дракон; мне — нет. Это оскорбительно. И бесповоротно. Это место надо бы опрыскать ядом для драконов, вот что надо было бы сделать. Надо было бы издать закон.
Стар уже вернулась.
— Нет, закону никакому быть не следует, — твердо сказала она. — Руфо, не распространяйся о вещах, которых не понимаешь. Нарушать экологический баланс — это худшая из ошибок, которую может совершить какое-нибудь правительство.
Руфо умолк, бормоча что-то про себя. Я сказал:
— Любовь моя верная, какая же польза от дракона? Открой мне это.
— Мне не приходилось рассчитывать балансовых таблиц по Невии, это не входит в мои обязанности. Но я могу представить диспропорции, которые, вероятно, последовали бы за любой попыткой избавиться от драконов, и невиаяцы вполне могут это сделать, вы видели, что над их технологией не стоит смеяться. Эти крысы, хряки губят урожаи. Крысы, съедая поросят, мешают росту числа хряков. Однако крысы вредят продовольственным культурам еще больше, чем хряки. Драконы в дневное время пасутся в этих самых лесах
— драконы дневные животные, а крысы — ночные: в дневную жару они прячутся по своим норам. Драконы и хряки постоянно объедают кустарники, а драконы еще и подстригают нижние ветви деревьев. Но драконы всегда рады полакомиться упитанной крысой, так что как только какой-нибудь из них замечает крысиную нору, он всаживает туда порцию пламени. Взрослых убивает не всегда, потому что они роют две норы для каждого гнезда, а вот крысята погибают наверняка. Потом дракон докапывается до своей любимой закуски. Давно уже существует соглашение, чуть ли не договор, что пока драконы остаются на своих землях и сдерживают рост крыс, люди не будут их беспокоить.
— А почему не перебить крыс и потом устроить облаву на драконов?
— Это чтобы хряки развернулись, как им хочется? Простите, милорд муж, всех ответов в этом случае я не знаю; я знаю только, что нарушение экологического равновесия — это такое дело, к которому надо подходить со страхом и дрожью и с очень «умным» компьютером. Невианцам, видимо, нет необходимости беспокоить драконов.
— Нам, очевидно, придется их побеспокоить. Это не нарушит договор?
— Собственно говоря, это не договор со стороны невианцев — это народная мудрость, а у драконов условный рефлекс или, возможно, инстинкт. Нам не придется беспокоить драконов, если это будет зависеть только от нас. Вы уже обсудили план действий с Руфо? Когда мы туда прибудем, времени не останется.
Так что мы потолковали с Руфо о том, как убивать драконов, пока Стар, слушая нас, закончила свои приготовления.
— Ладно, — хмуро сказал Руфо, — это лучше, чем сидеть сиднем, как устрица на половинке раковины, и ждать, пока тебя съедят. Достойнее. Я лучше, чем вы, стреляю из лука — или во всяком случае так же
