хорошо, — поэтому я возьму на себя заднюю часть, поскольку я сегодня не так проворен, как надо бы.
— Будь готов быстрехонько переключиться, если он развернется.
— Это вы будьте готовы, босс. Я буду готов по самой лучшей из причин
— из-за своей любимой шкуры.
Стар была уже готова, а Руфо упаковал и закинул за плечи складничок, пока мы совещались. Она прикрепила каждому из нас по круглой подвязке на оба колена, потом велела нам сесть на камень лицом по направлению нашего полета.
— Ту дубовую стрелу, Руфо.
— Стар, это не из той книжки Альберта Великого?
— Похоже, — сказала она. — Мой рецепт надежнее, а составные части, которые я использую на подвязках, не портятся. Прошу прощения, милорд муж, я должна сосредоточиться на чарах Положите стрелу так, чтобы она указывала на пещеру. Я повиновался.
— Это точно? — спросила она.
— Если правильна карта, которую ты мне показывала, то да. Она показывает точно туда, куда все время шел я, с тех пор как мы сошли с дороги.
— Сколько отсюда до Леса Драконов?
— Хм, слушай, любовь моя, раз уж мы путешествуем по воздуху, почему бы нам не проскочить мимо драконов прямёхонько до пещеры?
Она терпеливо сказала:
— Хорошо бы, да никак. Лес в верхней части так густ, что прямо вниз у пещеры опуститься нельзя, там негде повернуться. А те, что живут в вершинах деревьев, хуже, чем драконы. У них вырастают…
— Не надо! — сказал Руфо. — Мне уже плохо, а мы еще не оторвались от земли.
— Позже, Оскар, если вам еще захочется узнать. В любом случае мы не смеем рисковать встречей с ними, и не будем; они остаются выше предела досягаемости драконов, волей-неволей. Сколько до леса?
— Э-э-э, восемь с половиной миль, судя по той карте и по тому, как далеко мы зашли, и не больше, чем две, оттуда до Пещеры Врат.
— Хорошо. Руки крепче на моей талии, вы оба, и как можно больше касание тел; на всех нас действовать должно одинаково.
Мы с Руфо обняли ее каждый одной рукой за шею, а вторые сцепили у нее на животе.
— Так хорошо. Держитесь крепче. — Стар начертила несколько знаков на скале около стрелы.
Она уплыла в ночь, и мы за нею следом.
Не знаю, как удержаться, чтоб не назвать это волшебством, как не вижу способа встроить пояс типа «Бак Роджерс» в эластичную подвязку. Ну, если вам угодно. Стар загипнотизировала нас, потом пустила в ход свои «пси»-способности и телепортировала нас на восемь с половиной миль. «Пси» подходит больше, чем «волшебство»; односложные слова сильнее многосложных
— смотри речи Уинстона Черчилля. Я оба эти слова понимаю не больше, чем могу объяснить, почему я никогда не теряюсь. Мне просто кажется нелепым, что остальные теряются.
Когда я летаю во сне, я пользуюсь двумя способами: первый — это лебединый полет, и тут я парю и взмываю и вообще валяю дурака; второй — сижу по-турецки, как Маленький Хромой Принц, перемещаясь только силой собственной личности.
На этот раз мы летели именно вторым способом, как на планере без планера. Стояла отличная ночь для полета (на Невии все, ночи хороши; дожди идут только перед рассветом в сезон дождей, как я слышал), и большая из лун заливала серебром землю по нами. Леса разошлись и превратились в купы деревьев; тот лес, к которому мы направлялись, издалека казался черным, намного выше и не в пример более впечатляющим, чем симпатичные лесочки позади нас. Слева вдалеке едва угадывались поля Лердки.
Мы пробыли в воздухе около двух минут, как вдруг Руфо сказал: «Извините!» и отвернулся. Желудок у него слабым не назовешь, на нас не попало ни капли Все вылетело дугой, как из фонтана. Это было единственным происшествием за весь прекрасный полет.
За секунду перед тем как достичь высоких деревьев. Стар отрывисто сказала:
— Амех!
Мы зависли, как вертолет, и опустились точнехонько вниз на три зада. Стрела покоилась на земле перед нами, снова лишенная жизни. Руфо вернул ее в колчан.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я. — И как там нога?
Он сглотнул.
— Нога в порядке. Земля ходуном ходит.
— Тихо! — прошептала Стар. Он придет в норму. Но тише, если жизнь дорога!
Спустя несколько секунд мы тронулись: я впереди с обнаженной саблей. Стар за мной, а Руфо за ней по пятам со стрелой в руке.
Переход от лунного света к глубокой тени ослепил нас, и я еле полз ища на ощупь стволы деревьев и молясь, чтобы на тропе, по которой вела меня шишка направления, не оказалось дракона. Я, само собой, знал, что ночью драконы спят, но нет у меня драконам веры. А может, холостяки стоят на часах, как принято у холостых бабуинов. Мне было охота передать это почетное место святому Георгию, и занять местечко подальше.
Однажды меня остановил мой нос; донесся легкий запах старого мускуса. Я пригляделся и понемногу различил силуэт размером с конуру по продаже недвижимости — дракон спал, положив голову на хвост. Я провел их вокруг него, стараясь не наделать шума и надеясь, что сердце мое бьется не так громко, как кажется.
Глаза мои пообвыкли уже, дотягиваясь до каждого случайного лучика света, который просачивался вниз — и тут открылось кое-что еще. Земля была покрыта мхом и едва заметно фосфоресцировала, как иногда бывает с гнилым бревном. Немного. Да что там, совсем чуть-чуть. Но можно сравнить вот что: когда входишь в темную комнату, то кажется, что вокруг совершенно темно, а потом света вполне хватает. Уже можно было различать деревья, и почву, и драконов.
Я раньше было подумал: «А, да что такое дюжина-другая драконов в большом лесу? Вполне возможно, что мы ни одного и не увидим, так же как по большей части не видно оленей в оленьем заповеднике».
Тому, кто получит разрешение на сбор денег за ночлег в том лесу, достанется целое состояние, если он сможет придумать способ заставить драконов расплачиваться. Мы видели их постоянно с тех пор, как обрели способность видеть.
Ну, конечно, это не драконы. Нет, они уродливей. Они из породы ящеров, больше всего похожи на тиранозавров рекс — утяжеленная задняя часть и толстые задние лапы, толстый хвост и небольшие передние лапы, которыми они пользуются или при ходьбе, или для того, чтобы хватать добычу. Голова состоит в основном из зубов. Они всеядны, в то время как, насколько я понимаю, тиранозавры рекс ели только мясо. Радости от этого мало: драконы едят мясо, когда удается, оно им больше по вкусу. Более того, эти несовсем-настоящие драконы развили в себе уже упомянутый очаровательный фокус сжигания собственного отхожего газа. Впрочем, никакой вывих эволюции не покажется странным, если в качестве сравнения взять способ, которым осьминоги занимаются любовью.
Однажды далеко слева вспыхнул громадный факел, с мычащим ревом, как у очень старого аллигатора. Свечение продолжалось несколько секунд, потом постепенно угасло. Откуда я знаю — может, два самца поругались из-за самки. Мы не остановились, но я замедлил ход после того, как свет погас, так как даже этого оказалось достаточно, чтобы нашим глазам нужно было восстанавливать ночное зрение.
У меня к драконам аллергия — в буквальном смысле, а не просто испуг до безумия. Так же, как у несчастного старины Руфо к драмалину, или скорее так, как кошачья шерсть действует на астматиков.
Как только мы очутились в лесу, у меня заслезились глаза, потом стало закладывать нос, и не успели мы пройти и полмили, как мне пришлось начать изо всех сил тереть верхнюю губу левым кулаком, стараясь болью подавить чихание. В конце концов я не смог больше сдерживаться; я воткнул пальцы в ноздри и прикусил губу, и не вырвавшийся на волю взрыв чуть не разорвал мне барабанные перепонки Это случилось, когда мы обходили южную сторону создания размером с грузовик с прицепом. Я остановился как вкопанный, встали и они, и мы замерли в ожидании. Оно не проснулось…
Когда я двинулся дальше, моя любимая сомкнулась со мной, схватила меня за руку; я снова
