— Что ты делаешь? — прорычала Линн.
— Нет, в ее голосе нет испуга, опаски — только желание и удивление…
— Я тебя…
У Фрэнка опять не хватило дыхания, чтобы договорить такую короткую фразу.
Линн согнулась уже так, что ее лоб касался коленок, отчего ее попка словно выросла в размерах, возбуждая во Фрэнке дикие, животные инстинкты. Ему казалось, будто он взлетает над этим жаждущим задом, и оставалось только поражаться выносливости живого тарана, пытающегося расколоть надвое покорное мясистое великолепие…
«Ей нужно попробовать сразу все», — осенило Фрэнка.
Да-да, сразу все — как оглавление к последующей долгой-долгой жизни…
Прогнувшись в пояснице, Фрэнк вышел из укромного местечка.
— Ой, зачем?.. — вскрикнула Линн, оборачиваясь к нему в недоумении.
— Вот зачем…
Фрэнк ухватил ее за плечи и рванул к себе так, что его неутомимый боец ткнулся прямо в полуоткрытые губы Линн.
— Что? — пискнула она.
Но было поздно: твердый ствол ударил без промаха, и Линн ничего не оставалось кроме как принять его в свой вопрошающий рот.
— На!..
В ее широко раскрытых глазах читался откровенный ужас, но природа взяла свое, и горячий язык заскользил вокруг напряженного стебля, упирающегося в нёбо.
— Тебе вкусно, моя девочка, да?
Линн что-то промычала в ответ — и Фрэнк истолковал этот отзыв как положительный.
— Он твой, я дарю его тебе…
Она приняла подарок с благодарностью — и тут Фрэнк понял, что уже не может сдерживаться более: его насос разразился неудержимо…
— Пей, девочка, пей…
И она пила его драгоценную влагу, захлебываясь и всхлипывая от счастья, а могучий поршень выбрасывал все новые и новые порции жгучего мужского семени…
— Что здесь происходит? — послышался вдруг робкий женский голос.
Пребывающий в полном упоении Фрэнк обернулся — и увидел стоящую на пороге мать Линн. На ее лице было написано нескрываемое удивление.
Линн вынула опадающий член изо рта и подняла ошалелые глаза на мать.
— Это мой жених, мама, — сказала она, гулко сглотнув.
— Ах вот оно что… — пролепетала ошарашенная мамаша и вышла.
Линн вытерла рукой стекающую из уголка губ струйку спермы и посмотрела на Фрэнка.
— Разве я сказала что-нибудь не так? — озабоченно осведомилась она.
Но у него просто не было слов…
А потом было долгое вечернее чаепитие в семейном кругу, и Фрэнк смущенно бормотал о своем желании стать химиком, а его будущая теща робко поминала ДНК и РНК, на что он авторитетно говорил, что это скорее из области биологии, а Линн глуповато хихикала, давясь шоколадной конфетой и стреляя такими недвусмысленными взглядами, от которых, казалось, начинала дымиться скатерть между ними…
Затем Фрэнк отбыл во Вьетнам, имея в кармане фотографию Линн, в голове — серьезнейшие планы женитьбы, а в сердце — нежнейшую любовь. Он бережно относился к своему чувству и никогда не поминал свою невесту в разговорах с товарищами по оружию, которые каждую особу женского пола рассматривали на словах только как постельную особь. Фрэнк и сам был не прочь нести подобную жеребятину, благо солидный опыт у него имелся, но образу Линн в такого рода беседах места не было.
Будущее рисовалось ему в самых радужных красках. Еще бы: ведь то, что связывает их с Линн, случается, казалось Фрэнку, раз в сто лет. Впереди — долгая-долгая жизнь вдвоем, долгое-долгое счастье…
Вернувшись из Вьетнама, Фрэнк первым делом заявился к ней, и то памятное чаепитие повторилось вновь: так же смущены были все трое — он, Линн и ее мама. Правда, теперь забавной приправой к разговору послужили рассказы Фрэнка о солдатской жизни, о далеком экзотическом крае.
Беседа, казалось, тянулась бесконечно — и наконец они с Линн, бормоча извинения и невнятные соображения насчет «подышать воздухом», выбрались из-за стола, пулей вылетели из дому и, не сговариваясь, ринулись в близлежащий парк, где вполне можно было отыскать укромное местечко для двух вожделеющих душ.
Едва оказавшись за густым пологом зелени, Фрэнк жадно обнял Линн, и его руки сами собою поползли к ее широким бедрам, от прикосновения к которым обоих их пронзила сладкая судорога.
— Возьми меня, милый… — страстно прошептала Линн, и Фрэнк не заставил себя ждать.
Он нетерпеливо задрал подол ее платья, рывком спустил трусики и, высвободив свой истосковавшийся агрегат, медленно, с нажимом провел им по набухшей «киске» возлюбленной.
— Ну, давай же, давай! — шептала Линн. — Я так стосковалась по тебе.
Фрэнк попытался задвинуть ее встояка, но мешала разница в росте, дрожали согнутые в коленях ноги. И тогда, вспомнив чудесную мизансцену в ванне, он повернул ее к себе задом, круто переломил в пояснице — так, что призывно выпятилась наружу густая рыжая поросль, — и напряженный фаллос просто-таки вбежал в вожделенную жаркую пещеру.
— Мой герой…
Конечно, он стосковался по женщинам, разумеется, его здоровый молодой организм хотел взять свое после длительного воздержания, но главным сейчас было то, что перед ним — его возлюбленная Линн. И он — в ней…
— Ну, трахни, трахни же меня, мой дорогой… — просила, нет, не просила, а настоятельно требовала она, расплескивая свою белокурую гриву.
— Да, да, да… — твердил он в ответ, ощущая неземное блаженство от обладания любимым телом.
Его возбужденная штуковина плясала в ее глубоком колодезе, и Фрэнк испытывал неизъяснимое наслаждение от созерцания этого восхитительного процесса.
— Боже, как я люблю тебя…
Кто это сказал — он, она? Уже все было общим, единым; слова, тела, дыхание…
Тут Фрэнк проник в Линн особенно сильно — и она, потеряв равновесие, подалась вперед и упала на траву, увлекая его за собою. Каким-то чудом его корень остался в ней — и, навалившись на Линн всем телом, Фрэнк заработал еще ожесточеннее, счастливо изнывая от звуков смачных шлепков своих чресел о ее пышные ляжки.
— Я умру сейчас, о-о…
И тут он стремительно выплеснул в нее все, что накопилось в его организме за время разлуки, словно из брандспойта, и Линн протяжно застонала, вбирая в себя драгоценную влагу.
Фрэнку хотелось видеть ее лицо — и он развернул Линн к себе, вожделенно всматриваясь в ее пылающие щеки, в сочные губы, в исцарапанные о траву груди, во взволнованно вздымающийся плоский живот.
— Как ты прекрасна…
— Как ты силен…
Губы Линн настойчиво манили Фрэнка, и он, переведя дух сказал:
— Послушай, самое смешное, что мы с тобой до сих пор толком не поцеловались…
— Ой, и правда! — тихо засмеялась она, обвивая его шею тонкими руками.
Их языки соприкоснулись — и не было в жизни Фрэнка более изумительного, более глубокого поцелуя. Что уж говорить о Линн…
Они поженились спустя полгода — на свадьбу прибыл даже пропащий отец Линн, вечно озабоченный букмекер из Нью-Йорка, постоянно отпускающий сомнительного свойства шуточки и часами готовый говорить о любимой хоккейной команде «Нью-Йорк Рейнджерс».
