понадобится мне в последнем плавании, — медом для моего рога, оружием для охоты и золотом на откуп злым духам. Посреди корабля сложите погребальный костер и зарежете моего охотничьего пса у его подножия. Мужи Харейда отвезут меня на корабль, распевая старинные песни. Потом все, кроме троих, вернутся назад.
— Но кто останется? — в ужасе прошептала Ингеборг.
Бьорн бросил взгляд на сборище, но все старательно прятали глаза — каждый боялся, что выбор падет на него.
— Первый — я, Бьорн Медведь. Со мной будет Эдмонд, мой домашний раб. Он возложит меня на костер, когда пламя охватит корабль: ведь только после очищения огнем может берсерк устремиться в Валгаллу.
Эдмонд перебил его — немыслимая дерзость, которую Бьорн не спустил бы никому, кроме любимого раба. В голосе звучал неприкрытый страх.
— Хозяин, мой добрый повелитель, ты знаешь, что я верую в Христа! Он не возьмет меня на небо, если я умру, выполняя твой обряд!
Священник тоже открыл рот, готовясь протестовать. Бьорн снова грохнул топором об пол, требуя тишины.
— Ты не погибнешь, разве что удача отвернется от тебя. Я просто хочу, чтобы ты оказал мне последнюю услугу. Когда огонь разгорится и начнет пожирать мое тело, прыгай в воду и плыви к берегу. Коснувшись земли, ты станешь свободным человеком. Я распорядился, чтобы тебя одарили золотом и отправили в родную Англию на торговом судне. Такова моя воля.
— А третий? — Голос Токи предательски дрогнул.
Бьорн поднял топор и метнул его через весь зал, заставив собравшихся боязливо моргнуть. Просвистев в воздухе, лезвие воткнулось в пол перед избранником.
— Он.
Тут же все взгляды устремились на мужчину, недоверчиво уставившегося на оружие из-под буйной черной гривы.
— Я? — хрипло спросил Финбар.
За десять лет, проведенных на Харейде, раб так и не избавился от сильного ирландского акцента, но язвить он научился не хуже любого северянина:
— Какую любезность мой добрый хозяин еще не выбил из меня кнутом и дубинкой?
— Ты получишь обратно меч и кольчугу, в которой прятался среди своих коров, и сразишься со мной, — мягко произнес Бьорн. — Даже трусливой шавке вроде тебя под силу убить старика. Только не надейся на легкую победу.
Толпа ахнула, раздались возгласы протеста, но черноволосый в молчании смотрел на Бьорна. Его глаза вновь сверкнули.
— Я приму бой, Торкельсон, и прикончу тебя, а потом вырежу твое сердце и принесу в жертву богам.
— Именно это мне от тебя и нужно, — усмехнулся Бьорн. — В награду ты тоже получишь свободу — убирайся назад, в свое родное болото.
Он обратился к остальным, не обращая внимания на их потрясенные лица:
— Вы слышали мои слова. Это приказ. Клянусь сталью, клянусь зверем в своей груди, я требую повиновения!
В голосе гремел медвежий рык, глаза полыхали неистовым пламенем. Сын, дочь и домашний раб в страхе потупились, но Финбар смотрел на викинга в упор с плотоядной радостью.
Взволнованный священник наконец взял слово:
— Мой повелитель, тебе не пристало участвовать в языческих ритуалах! Твоя жизнь клонится к закату, настало время покаяться, искупить грехи! Прими крещение, отведай плоти и крови Христовой во хлебе и в вине! Твоей Валгаллы не существует, есть только рай. Иисус примет даже тебя. Отрекись же от старых богов!
Губы Бьорна впервые за долгое время растянулись в улыбке.
— Пастырь, — сказал он, — перед смертью не стоит наживать новых врагов.
Когда гребцы с прощальным криком растворились в темноте, Бьорн навалился всем телом на руль. Последние силы ушли на то, чтобы отцепить от шеи рыдающую Ингеборг, в полной броне прошествовать мимо толпы селян и гордо выпрямиться на носу шлюпки, что доставила его с двумя рабами на драккар. «Насылающий бурю» стоял на достаточном расстоянии от берега, чтобы никто из людей Харейда не видел гибели своего повелителя, и в то же время не слишком далеко — исполнив долг, слуги легко доберутся до суши вплавь. Финбар, облаченный в доспехи, был прикован к мачте в ожидании последнего приказа хозяина; Эдмонд суетился у погребального костра. Предрассветная тьма скрывала обоих, да и глаза Бьорна утратили былую зоркость.
Старик снял и отложил в сторону шлем, затем просунул палец под железный воротник, сдавивший горло. Дышать и так становилось все труднее, а груда металла превращала в мучение каждый вдох. Стоял на редкость теплый октябрь, но даже легкий морской ветерок заставил Бьорна поежиться. Внезапно ему захотелось вновь очутиться в своей постели, закутаться в меха и воздать должное подогретому элю, а потом и нежнейшим кусочкам мяса, которые принесет его возлюбленная Гудрун… Нет, Гудрун мертва, горе давно убило ее… Его милая дочь Ингеборг. А кто поможет ему сесть, разотрет вечно мерзнущие ноги, согреет больные руки в чаше с горячей водой?
— Эдмонд, — хрипло прокаркал Бьорн, встрепенувшись.
Сколько же времени прошло с тех пор, как он задремал, сидя на палубе? Должно быть, немало — на востоке светало, вдали обрисовалась черная громада острова. Только почему вдруг помутнели яркие звезды?
Миг спустя, когда ноздри защипало от едкого дыма, он все понял.
Ярость придала Бьорну сил, и он резко выпрямился. Как Эдмонд посмел ослушаться приказа? Еще не время поджигать костер! Сначала должен вернуться медведь, чтобы принять последний бой.
Он потер глаза и прищурился. Впереди плясали языки пламени, серая пелена растекалась по кораблю; ветер рвал темное облако в клочья и гнал их к небу. Вдруг послышался короткий вопль, следом — глухой удар металла о дерево.
Его последняя воля нарушена!
С трудом поднявшись на ноги, Бьорн нащупал гладкую рукоятку, однако не смог поднять оружие с первого раза. Какая тяжесть! Но без топора нельзя — на корабле враг, а раз огонь зажегся без сигнала, значит, враг на свободе.
И вдруг Бьорн увидел его: в клубах дыма мелькнуло искаженное бешенством лицо и тут же скрылось из виду. Ирландец крадется к нему; наверняка он уже занес меч, чтобы разделаться с господином, пользуясь его замешательством. Надо быть наготове.
«Давай же, Клык Смерти!»
Бьорн обхватил древко, но никак не мог оторвать топор от земли, словно лезвие прочно засело в дощатой палубе. Дыхание и так давалось старому викингу с трудом, а теперь удушливый дым наполнил легкие, вызывая приступы кашля.
Поблизости раздалось перханье, и Бьорн все же через силу взгромоздил топор на плечо. Мгла расступилась, в просвете опять мелькнуло лицо Финбара, теперь почему-то в профиль; затем оно внезапно опрокинулось.
— Нет! — взревел Бьорн и рванулся прочь.
Он беспомощно колотил рукой по воздуху, пытаясь найти опору, но пальцы хватали только дым. Оружие соскользнуло с плеча и придавило его своей тяжестью к палубе, доспехи будто налились свинцом. Бьорн задыхался, лежа на твердых досках. Серая завеса колыхалась в паре дюймов от дощатого настила, и викинг разглядел чьи-то неумолимо приближающиеся ноги.
— Финбар? — прохрипел старик, и шаги замерли.
— Нет, хозяин, — шепотом ответил Эдмонд, — это я. Но Финбар тоже здесь.
К Бьорну подкатилось что-то — голова Финбара! Выпученные глаза безумно таращились в пустоту, по
