Но тут очень часто попадается другой номер — пятьсот девяносто семь. Надо полагать, под ним скрывается тот, кто руководит ее деятельностью. Руководит непосредственно, то есть не из стана мятежников. Нет, это предатель, пребывающий среди нас. Но если это так, то кто же он? — Андре поднял глаза. — Есть какие- нибудь предположения?
— Возможно, — осторожно промолвил Джек, не совсем понимая, что за игру ведет штабной разведчик.
Конечно, если Андре согласен видеть в нем простака, обманутого Луизой и только сейчас понявшего, что к чему, это Джеку лишь на руку. Прослыть глупцом иногда бывает выгодно, а вот козырную карту — фон Шлабена — можно до поры попридержать в рукаве. До тех пор, пока не удастся узнать побольше.
Впрочем, и сам Джек, и Андре, будучи офицерами разведки его величества, прошли одну школу и прекрасно понимали, каких правил выгоднее всего придерживаться на допросе. Молчать бессмысленно, но выдавать информацию следует лишь под нажимом, малыми порциями и всегда в обмен на что-то.
— Никаких «возможно». — Голос майора понизился почти до шепота. — Уж вам-то, конечно, это известно. Я бы сказал, лучше, чем кому-либо другому.
Неожиданно лицо Андре заострилось, утратив мальчишеские черты. Он вскочил и, уставясь на Джека, выкрикнул:
— Вы и есть этот изменник, сэр! Вы — пятьсот девяносто семь!
Джек отшатнулся. В первый момент он не мог даже возразить, ибо от возмущения у него перехватило дыхание. А вот Луиза, как всегда, отреагировала быстро.
— Это неправда, — возразила она, движением плеча стряхнув руку Гервея и поднявшись с кровати. — Обо всем этом Джек знает очень мало. Да и ту малость выведал лишь тогда, когда мы стали любовниками.
— Любовниками? Как вижу, вы осознаете отчаянность своего положения настолько, что даже не заботитесь о своей репутации, — со злобой и раздражением произнес Андре. — Как видно, Джек Абсолют и вправду являет собой воплощение героя-любовника, что на сцене, что в жизни. — Он фыркнул. — Ну что ж, может быть, тогда вы раскроете мне тайну личности этого пятьсот девяносто седьмого, мадам? Соблаговолите сделать это во имя любви!
Луиза посмотрела так, будто собиралась заговорить, но потом просто опустила голову.
— Нет так нет, — проворчал Андре. — Младший лейтенант Гервей, проводите мисс Риардон в тюрьму. И если она попытается заговорить по дороге, заткните ей рот кляпом. Я подойду попозже и допрошу ее особо.
Младший лейтенант взял Луизу за руку далеко не так любезно, как в предыдущий вечер, когда они выходили от Андре. Солдат, стоявший у окна, схватил ее за вторую руку, и они силком вытащили ошеломленную девушку из комнаты.
— Итак, Джек, — голос Андре снова зазвучал мягко и рассудительно, — не желаете ли узнать, откуда нам известно, что вы — не просто одураченный шпионкой влюбленный, но опасный предатель, чье имя скрыто за цифрами пятьсот девяносто семь?
— Я выслушаю вас с огромным интересом, тем более что никаким шпионом отнюдь не являюсь.
— Тогда соблаговолите присесть, и я вам изложу все обстоятельства. Право же, Джек, сядьте, мне так будет спокойнее. Вы такой опасный человек, что даже мушкетон, — он жестом указал на солдата, занявшего пост у комода, — может вас не остановить.
Джек сел, а Андре принялся расхаживать, точно так же, как делал, когда комментировал игру актеров после репетиций.
— Мы знаем, что Луиза шпионка. И притом довольно успешная.
— Она всего лишь наивная, юная идеалистка, — прервал его Джек. — И ее принудили к этой роли.
— О, я уверен. И принудил ее к этому не кто иной, как пятьсот девяносто седьмой, то есть фактически вы сами. Но вы будете пытаться защитить ее, поскольку теперь вы ее любовник. И когда всплывет эта история, вам будут завидовать все мужчины Филадельфии! — Андре лучезарно улыбнулся. — Включая и меня. Мне ведь и самому она очень нравится. Но наше с вами к ней отношение, увы, не спасет ее от петли.
Джек сглотнул.
— Вы не...
— Мне придется сделать это pour encourager les autre — чтобы другим было неповадно. Они ведь вешают наших шпионок, вот и мы будем вешать шпионок мятежников. Да, мы наденем на ее прелестную шею шелковую петлю, вздернем на виселицу и будем смотреть, как она дрыгает ногами, если вы... — Тут улыбка, которая не сходила с лица Джона Андре, стала еще шире: — Если вы полностью не сознаетесь в вашей черной измене и не раскроете нам всю вашу шпионскую сеть, со всеми кличками, подлинными именами, шифрами, ключами и явками! Только в этом случае, зная, что именно вы подло и хладнокровно сбили с пути юное, невинное создание, мы могли бы проявить к ней снисхождение. Вас, конечно, не спасет ничто, но вот ее при таком повороте дела судьи, пожалуй, пожалеют.
Перспектива взять вину на себя, чтобы спасти Луизу, в этих обстоятельствах выглядела соблазнительно. Проблема, однако, заключалась в том, что Андре с его пытливостью не удовлетворился бы голословным признанием. А никакими сведениями о «шпионской сети» Джек не располагал.
— Это абсурд! Все знают о моей верности по отношению к Бургойну и армии. Я ношу красный мундир почти двадцать лет.
— Я скажу вам, что все знают о Джеке Абсолюте!
Андре остановился позади Джека, сцепив руки за спиной, и голос его зазвучал вкрадчиво:
— Ваша мать была актрисой — не актрисой-любительницей, но профессионалкой, со всеми вытекающими отсюда последствиями...
— Меня, сэр, можете оскорблять какими угодно прозвищами, но вы не джентльмен, если позволяете себе нападки на женщину, к тому же давно умершую.
— Согласен, — слабо улыбнулся Андре, — это недостойно. Давайте будем считать, что Джейн Фиц- Симмонс была чиста и невинна — настолько, насколько испорчены бывают многие особы, избравшие ее ремесло. Речь, однако, не о ее безупречной нравственности. Вы же не станете отрицать, что она была ирландкой? И что она с симпатией относилась к мятежникам?
— Это бездоказательно. Люди относятся к ирландцам предвзято. Как, например, вы ко мне.
— Однако кровь есть кровь, разве не так? Не спорю, в основе иных моих соображений и вправду лежат домыслы, но разве они не позволяют перебросить аккуратный мостик к фактам? — Он остановился и выглянул в окно, за которым во тьме снова повалил снег. — Десять лет назад вы распростились с королевской службой, чтобы охотиться за богатством в Индии...
— В Индии я не просто «охотился за богатством», а служил в войсках Ост-Индской компании. Я носил красный мундир и служил Короне, когда вы, молодой человек, еще бегали в коротких штанишках.
— Мундир вы носили, сэр, не спорю, но вот служили при этом только себе. Искали своей выгоды. Все знают, как отчаянно вы стремились раздобыть денег, чтобы спасти ваши семейные владения, которых вы едва не лишились из-за сумасшествия и банкротства вашего отца. Кстати, мы снова возвращаемся к тому, что кровь есть кровь. Склонность к своеобразным суждениям и поступкам вы могли унаследовать не только по материнской линии.
Андре снова принялся расхаживать по комнате.
— И всем известно, что вас вынудили участвовать в этой войне. Войне, цели которой не вызывают у вас сочувствия. Я слышал о необычной речи, произнесенной вами за столом генерала Бургойна в тот вечер, когда вы прибыли в Квебек. Кажется, сия речь была исполнена похвалы американцам и сочувствия их делу.
— Не спорю, я и вправду отношусь к ним с сочувствием. Точно так же, как и половина заседающих в Вестминстере членов парламента.
— И тем не менее никого из членов парламента не зовут Дагановеда, не так ли? Они не заводили себе домов в этой земле, не спали с индейскими скво, не плодили бастардов...
Джек встал со стула.
— И снова вы оскорбляете меня, ничего не зная обо мне или моей жизни.
— Я знаю все. — Андре дал отмашку солдату, который, едва Джек вскочил, навел на него ружье, и
