приблизились к краю веранды, когда Нора неожиданно попросила:
– Позволь мне немного посидеть здесь, а сама можешь войти в дом. – Она достала из кармана ключи и протянула дочери. – Потом вернешься и расскажешь, как выглядит дом.
– Ты предпочитаешь мокнуть под дождем? Ведь в доме хотя бы сухо.
– Да, пожалуй.
Руби обогнула кресло и поднялась на веранду. Под ее ногами широкие доски пола, подобно клавишам гигантского пианино, исполняли мелодию из скрипов и стонов. У двери она остановилась и всунула ключ в замочную скважину. Щелчок.
– Подожди! – крикнула Нора.
Руби повернулась. Нора улыбалась, но это была мрачная улыбка, похожая на оскал.
– Я… пожалуй, нам лучше войти вместе.
– Господи, не устраивай спектакль! Мы входим в старый дом, вот и все.
Руби распахнула дверь, мельком взглянув на какие-то зачехленные вещи, нагроможденные одна на другую, и вернулась за Норой. Втащив кресло на крыльцо, она перекатила его через порог и завезла мать в дом.
В центре комнаты стояла составленная в кучу мебель, накрытая старыми простынями. Руби вспомнила, как они набрасывали эти простыни каждую осень, встряхивая их над мебелью. Закрывая дом на зиму, они выполняли своеобразный семейный ритуал. Пусть в доме некоторое время не жили, но за ним хорошо ухаживали. Судя по толщине пыли на белых простынях, она набралась не более чем за несколько недель.
– Кэролайн хорошо содержит дом, удивительно, что она оставила все как было. – В голосе Норы слышалось восхищение, пожалуй, с примесью сожаления. Словно она, как и Руби, надеялась, что Каро постарается стереть следы прошлого.
– Ты же знаешь Каро, – сказала Руби, – ей нравится, чтобы внешне все выглядело красиво.
– Ты несправедлива к Каро…
Руби круто развернулась:
– Надеюсь, ты не собираешься объяснять мне поступки моей сестры!
Нора замолчала, потом чихнула раз, другой, на глазах выступили слезы.
– У меня аллергия на пыль. Тут, конечно, не очень пыльно, но для меня достаточно. Тебе придется навести чистоту.
Руби неприязненно покосилась на мать.
– У тебя сломана нога, а не рука.
– Я не могу вытирать пыль, говорю же, у меня аллергия.
Самый удобный предлог не убираться, какой только Руби доводилось слышать.
– Ладно, я вытру.
– И не забудь пропылесосить, в коврах тоже пыль.
– Неужели? А я и не догадывалась!
К чести Норы, она покраснела.
– Извини, я забыла, что ты… Впрочем, не важно.
– Руби пристально посмотрела на нее:
– Да, я больше не ребенок. И уборка – одно из многих занятий, которые мне и Кэролайн пришлось освоить после того, когда ты нас бросила.
В зеленых глазах Норы отразилась боль, и от этого она вдруг стала казаться старой… и ранимой.
«Опять это слово», – подумала Руби. Хрупкость и ранимость – как раз то, что ей не хотелось видеть в матери. Она подошла к креслу и откатила его на середину комнаты. Ковер заглушил звук колес. Снова стало тихо.
– Наверное, мне придется спать в бывшей детской, я же не смогу подняться по лестнице.
Руби деловито повезла Нору в спальню на первом этаже, где стояли две двуспальные кровати, накрытые простынями. Они помещались по разные стороны от окна, на котором висела льняная занавеска. Здесь же на полу находился крашеный деревянный ящик для игрушек – почти все детство Руби поместилось в этом ящике.
Комната до сих пор была оклеена бледно-розовыми обоями в цветочек, которые они с Кэролайн когда-то сами выбрали.
Руби не желала ничего чувствовать. Она сорвала простыни, в воздух поднялась пыль. У нее за спиной Нора закашлялась, поэтому Руби распахнула окно, впуская чистый воздух и тихий плеск волн.
– Пожалуй, я ненадолго прилягу, – сказала Нора, когда пыль улеглась. – У меня все еще болит голова.
Руби кивнула.
– Сможешь сама выбраться из кресла?
– Думаю, мне стоит этому научиться.
