– Ты виделась потом с ними?
Нора помолчала и, не выдержав, закрыла глаза.
– С отцом однажды – на маминых похоронах. Это было до вашего рождения.
– И все?
– Да.
Как Норе хотелось, чтобы это короткое слово не причиняло ей боли. События, о которых шла речь, происходили очень давно, и чувства должны были притупиться. Она наклонилась к Руби:
– Отца я больше не видела, даже не была на его похоронах, и мне пришлось всю жизнь жить с этим. Я не жалею, только… мне грустно. Хотелось бы, чтобы он был другим человеком, чтобы я могла его любить.
– Ты вообще его никогда не любила?
– Не помню, может быть, в самом раннем детстве.
Руби встала, подошла к перилам и стала смотреть на море.
– Я читала о тебе статью в журнале «Пипл», – сказала она, не оборачиваясь. – Там говорится дословно следующее: «Прощение и ответственность – вот краеугольные камни философии Норы Бридж». – Руби все- таки повернулась. – Ты не пыталась его простить?
Норе хотелось солгать, было нетрудно догадаться, что Руби спрашивает не только об отношениях Норы с отцом, но и об отношениях между ними обеими. Однако обман грозил свести на нет возможность примирения, и Нора выбрала правду.
– Позже, много лег спустя, став матерью и лишившись любви своих детей, я стала жалеть о том, как обошлась с ним. В юности я не понимала, не могла понять, что жизнь норой бывает сурова. Думаю, отец чувствовал то же самое. Это не оправдание, но это помогает мне увидеть отца в ином свете, прекращает ненависть и жалость. К сожалению, понимание пришло слишком поздно, его уже не было на свете.
– Значит, я должна простить тебя сейчас, пока еще есть время? На это ты прозрачно намекаешь?
Нора резко вскинула голову:
– Не все, что я говорю, обязательно относится к тебе. Сегодня я рассказала нечто болезненное и глубоко личное. Я вправе ожидать, что ты будешь относиться к моей жизни уважительно, если уж не можешь с любовью.
Руби немного опешила.
– Извини.
– Извинения приняты. А теперь расскажи что-нибудь о себе.
Нора мысленно приготовилась к худшему.
– В то лето, когда ты ушла… я думала, ты вернешься.
– Это не тайна.
– Я все ждала и ждала. Через год Кэролайн уехала, и дома остались только я и папа. Как-то ночью я просто… сорвалась. – Руби сглотнула, отвела взгляд, но потом, по-видимому, взяла себя в руки и продолжила: – Я поехала в Сиэтл и пошла в танц-клуб «Монастырь». Там я подцепила какого-то парня, не помню его имени, помню только, что у него были голубые волосы, серьги в ушах и пустые глаза. Я пошла с ним к нему домой и позволила себя трахнуть. – Она выдержала паузу для большего эффекта. – Это был мой первый раз.
Нора испытала боль, на что Руби и рассчитывала.
«Вот оно, мое наследство», – подумала Нора.
Она не посмела сказать, что ей очень жаль. Руби лишь швырнула бы эти нелепо-жалкие слова ей в лицо.
– Я поступила так тебе назло. Я думала, что ты в конце концов вернешься домой, и я тебе расскажу. Помню, я не раз представляла выражение твоего лица, когда я тебе рассказываю.
– Ты хотела видеть, как я плачу.
– Совершенно верно.
Нора вздохнула:
– Если тебе станет от этого легче, знай, что я бы заплакала.
– Слишком поздно, чтобы кому-нибудь от этого полегчало. – Помолчав, Руби со вздохом добавила: – Дин тоже был не в восторге.
Дин. Нору пронзила такая боль, что на миг перехватило дыхание. Вот так же в последнее время на нее накатывает тоска – словно в спокойном море невесть откуда берегся шальная волна и налетает с ураганной силой. Иногда она часами не думает об Эрике, а потом внезапно вспоминает. Сейчас ей напомнило о нем имя Дина, но могло напомнить что угодно: школьный звонок, мужской смех, донесшийся из соседней комнаты. Что угодно.
Нора понимала, что должна что-то сказать, выражение боли в глазах Руби, когда она произнесла имя Дина, невозможно было ни с чем спутать, но горло сжал спазм, и Нора не могла вымолвить ни слова.
– Для одного вечера откровений достаточно, – резко бросила Руби. – Я иду к себе и собираюсь принять ванну.
Нора проводила дочь взглядом и тихо прошептала:
– Спокойной ночи.
