нескольких футах впереди него, поставила велосипед на подножку, повернулась к Дину и нахмурилась:
– Думаю, здесь я попрощаюсь.
Ее голос чуть дрогнул, и это дало Дину надежду. Теперь Руби могла сколько угодно его отталкивать, он все равно знал правду. Дин прочел ее в глазах девушки, услышал в дрогнувшем голосе, почувствовал в поцелуе.
– До поры до временя.
– Дин, это был всего лишь поцелуй, не раздувай его до «Унесенных ветром».
Он шагнул к ней.
– Ты, наверное, путаешь меня с кем-то из своих голливудских дурачков.
Она невольно попятилась:
– Ч-что ты имеешь в виду?
Дин стоял достаточно близко. Он мог бы прикоснуться к Руби или даже поцеловать ее, но он не шелохнулся.
– Я ведь тебя знаю. Ты можешь сколько угодно притворяться, но этот поцелуй кое-что значил. Сегодня ночью мы будем вспоминать о нем, лежа каждый в своей постели.
Руби вспыхнула:
– Ты знал девочку-подростка больше десяти лет назад. Это еще не означает, что ты знаешь меня нынешнюю.
Дин улыбнулся. Будь Руби шестнадцать, она произносила бы те же слова.
– Может, ты и огородила свое сердце стеной, но само сердце осталось прежним. Где-то глубоко внутри тебя притаилась девочка, которую я однажды полюбил.
Он наконец коснулся ее щеки – мимолетная ласка. Ему хотелось большего, например, обнять ее, крепко прижать к себе и прошептать: «Я тебя люблю», но он знал, что не стоит слишком наседать на Руби. Во всяком случае, пока.
– Первые несколько лет после нашего расставания ты мне мерещилась, – тихо признался Дин. – Я сворачивал за угол, останавливался на светофоре или выходил из самолета, и мне вдруг казалось, что я вижу тебя. Я подбегал к женщине, трогал ее за плечо, и тут выяснялось, что я неловко улыбаюсь незнакомке. Представляешь, я до сих пор хожу по правой стороне тротуара, потому что тебе нравилось идти слева!
У Руби задрожали губы.
– Мне страшно.
– Девочка, которую я знал, ничего не боялась.
– Той девочки давным-давно нет.
– Но разве от нее ничего не осталось?
Руби долго молча смотрела на него и в конце концов отвернулась. Дин догадался, что она не ответит.
– Ладно, – вздохнул он, – в этом раунде я признаю себя побежденным.
Он сел на велосипед, намереваясь уехать.
– Подожди!
Дин соскочил с велосипеда так быстро, что чуть не упал. Велосипед рухнул на землю, а он повернулся лицом к Руби. Ее взгляд напомнил Дину случай, когда она в возрасте девяти лет свесилась с дуба на ферме Финнеганов. И еще один – ей тогда было двенадцать, и она, катаясь на скейтборде по Фронт-стрит, сломала руку.
Руби шагнула к Дину. Ему показалось, что она сейчас заплачет.
– Ты говоришь так уверенно…
Он улыбнулся:
– Ты научила меня любить. Всякий раз, когда ты держала меня за руку, если мне было страшно, или приходила на нашу игру, или оставляла в моем шкафчике в раздевалке записку, я узнавал о любви чуточку больше. В детстве я, возможно, принимал это как должное, но я уже не ребенок. Много лет я был одинок, и каждое новое свидание с очередной женщиной лишний раз доказывало, что у нас с тобой было нечто особенное.
– У моих родителей тоже было нечто особенное, – медленно проговорила Руби. – Вы с Эриком тоже были особенные.
– Понял твою мысль. Ты хочешь сказать, что любовь умирает.
– Ужасной, мучительной смертью.
Дин с грустью понял, что ее сердце, некогда такое чистое и открытое, растоптали те самые люди, которые должны были его защищать.
– Ладно, согласен, любовь причиняет боль. Но как насчет одиночества?
– Я не одинока.
– Врунишка.
Руби отошла от него, потом, не оглядываясь, даже помахав рукой, села на велосипед и укатила.
