– Давай, давай, убегай! – крикнул Дин ей вслед. – Все равно далеко не убежишь.
Руби знала, что мать будет ее ждать. Нора наверняка сидит в кухне или на веранде в кресле-качалке, делая вид, будто занята каким-нибудь делом, например вязанием. Она любит вязать.
Руби перестала крутить педали, велосипед замедлил скорость, дребезжа и подпрыгивая на неровной дороге. Boзле мини-фургона Руби спрыгнула на землю, прислонила велосипед к стенке сарая и двинулась к дому. Калитка открылась с громким скрипом. Мать была в кухне. Когда Руби вошла, Нора стояла у плиты и что-то размешивала в глубокой миске. На ней был старый передник с надписью: «Место женщины – на кухне… и в сенате».
– Руби? – Нора удивилась. – Я не ждала тебя гак рано. – Она покосилась на дверь. – А где Дино?
Руби остановилась, не в силах произнести ни слона. В кухне пахло жареным мясом, которое полагается долго томить на медленном огне с морковью и печеной картошкой. На разделочной доске лежало кухонное полотенце, на нем поднималось домашнее печенье. А в миске, над которой колдовала мать, готовился ванильный крем, догадалась Руби. Мать приготовила ее самые любимые блюда.
В эту минуту Руби не могла бы сказать, что причиняло ей большую боль – то, что мать постаралась доставить ей удовольствие, или то, что она не могла разделить это удовольствие с Дином. Она знала только одно: если не уберется из кухни как можно быстрее, то расплачется.
– Дин пошел домой, – ответила она.
Мать нахмурилась, выключила горелку, аккуратно положила деревянную ложку па край миски, взяла костыли и направилась к Руби. Шаг-стук-шаг-стук… неровный ритм был вполне под стать неровному биению сердца Руби.
– Что случилось?
– Не знаю. Наверное, мы начали то, что не сумели закончить. А может быть, наоборот, закончили то, что началось давным-давно.
Руби пожала плечами и отвернулась.
– С Дином будет не так, как с Максом, – сказала Нора.
Руби тихо призналась:
– Я люблю Дина, но этого недостаточно. И все равно не продлится долго.
– Любовь без веры ничего не значит.
– Веру я давно потеряла.
– Еще бы не потерять! Ты имеешь право винить в этом меня и своего отца, но сейчас не важно, кто виноват, важна ты сама. Позволишь ли ты себе прыгнуть без страховки? Это и есть любовь и вера. Ты требуешь гарантии, но гарантии даются на технику, а не на любовь.
– Да, конечно. Ты из-за любви попала в психиатрическую клинику.
Мать рассмеялась:
– Думаю, любовь всех нас сводит с ума.
Все годы, пока Руби злилась на мать, отсылала обратно ее подарки, отказывалась от любых контактов с ней, она делала это не потому, что ощущала себя обманутой. Ее чувства и поступки в то время объяснялись тоской по матери. Руби так сильно тосковала, что могла жить, только притворившись, будто она одна на свете.
Всего одна мысль, всего одна фраза, но она образовала мостик, который вел Руби к самой себе. Она не сказала это вслух, догадываясь, что, если заговорит, ее голос прозвучит по-детски, с изумленным благоговением, и она расплачется.
– Мне нужно подняться к себе, – неожиданно сказала она.
Мать удивленно посмотрела на нес, но Руби не обратила на это внимания, взбежала по лестнице в свою комнату и стала звонить Вэлу.
Трубку сняла Модин.
– «Лайтнер и партнеры». Чем могу быть полезна?
– Привет, Модин. – Руби села на кровать, поджав ноги. – Великий и Ужасный на месте?
Модин засмеялась:
– Нет, он уехал с Джулианом в Нью-Йорк па премьеру, должен вернуться в понедельник. Он иногда звонит в офис, я могу передать, что ты звонила.
– Ладно, передай, что я не буду отсылать статью.
– Ты хочешь сказать, что не уложишься в срок?
– Нет, я вообще не буду ее писать.
– О Боже… пожалуйста, оставь мне на всякий случай свой адрес и номер телефона. Думаю, Вэл захочет сам с тобой поговорить.
Руби продиктовала адрес и телефон и повесила трубку. Только увидев у себя на коленях блокнот, она осознала, что машинально потянулась за ним. Пришло время закончить начатое. Нехотя она стала писать.
