Апрельский дождь в Париже. Легкая моросящая влага, которая все отмывает до блеска, воздух пахнет уличной пылью и звездами.
Субботнее утро. Даниэль возвращается мокрая от дождя, она запыхалась, взбежав по лестнице, в рыжих волосах сверкают капли, волосы окружают голову мокрым огнем, в руках у нее бумажные пакеты с продуктами и большой букет цветов.
— Смотри, Лео, смотри! — кричит она. — Я была на рынке. Смотри! Я купила молодую морковь и салат. И спаржу! И зеленый горошек! — Она начинает вынимать овощи, чтобы их вымыть, в первую очередь салат. Это латук, изумрудно-зеленый и очень мелкий.
— А еще кабачки! — говорит она, размахивая двумя зелеными кабачками. — И вот! — Она подходит к Лео — он сидит на кровати — и подносит к его лицу большой букет цветов.
— Я разорюсь на цветах. Смотри! Анемоны! Правда, красивые?
Целое море синего, красного и фиолетового.
— И нарциссы, — говорит она. — Нарциссы и тюльпаны.
Мокрые от дождя цветы пахнут сильней, чем обычно. Лео купается в их аромате.
— Это весна! — кричит Даниэль.
Он слабо улыбается ей. Она ерошит ему волосы.
— А еще я купила хлеба, вина, сыра и две бараньи отбивные. Если будешь пай-мальчиком, получишь большую. Может быть.
Цветы остаются у него на коленях. Она уже опять у стола. И начинает готовить. Даниэль почти переехала к нему; свою квартиру она оставила за собой только для приличия и еще потому, что ей надо где-то заниматься.
— Давай-ка приготовим обед, который пойдет нам на пользу!
Ему бы давно следовало встать с кровати, поставить цветы в воду, помочь ей готовить. Но он не двигается с места.
— Словом, у нас будет настоящий весенний праздник. — Он старается, чтобы в его голосе звучал восторг, но она слышит: что-то не так. Даниэль хорошо его знает. Она откладывает спаржу и внимательно смотрит на него.
Потом садится рядом с ним:
— Лео! Лео… Не плачь.
— Я и не плачу.
Он весь дрожит в ее объятиях. Издалека он слышит ее тихий, осторожный шепот:
— Что случилось? Лео! Что случилось?
— Прости. Пока тебя не было, пришла почта.
— И что?
— В ней было письмо из дому.
— Там все в порядке?
— Да. Тебе это покажется глупым, но, понимаешь, они хотят, чтобы я на лето приехал домой.
— Ну и что?
— Я не был дома уже четыре года, так что теперь я просто обязан, но…
— Лео. — Даниэль обнимает его.
— Мать пишет… Им хотелось бы, чтобы я дал концерт или два. Домашний концерт. Как в прежние времена.
— Что же в этом такого?
— Даниэль, ты не понимаешь. Ты не знаешь, какие они. Я не могу отказаться. Но я знаю, что меня там ждет. Они уже все рассчитали и, бьюсь об заклад, уже разослали приглашения. У них, безусловно, есть импресарио, который все устраивает. Все будет как раньше. И я… Когда я прочитал это письмо, у меня потемнело в глазах, я думал…
— Но это всего лишь один концерт.
Он цепенеет, потом вырывается из ее рук:
— Тебе легко говорить! У тебя всегда все получалось. Ты просто выходишь и играешь, а потом кланяешься и уходишь. У тебя нет нервов.
Это неправда. Она опускает глаза, пытаясь скрыть, что он обидел ее.
— Ты их не знаешь! Помнишь, я рассказал тебе, как перед отъездом из дому застрелил свою лошадь и собаку? Пойми, их больше заботила эта несчастная лошадь, чем собственный сын, совершивший такой поступок. Их не интересовало, почему он это сделал. Они так трогательно горевали о погибшей лошади. Но это была моя лошадь! И выстрел был отменный. Прямо в лоб. Видела бы ты, как отец суетился вокруг трупа. Меня высекли и отправили спать. Мне не позволили даже смыть с себя кровь. Думаешь, их интересовало, почему я это сделал?
— Да, Лео. Думаю, интересовало. Я в этом уверена.
— Что ты знаешь об этом! Что ты знаешь!
Она снова обнимает его.
— Я не давал концертов четыре года, — говорит он через некоторое время. И вдруг признается: — И надеюсь… надеюсь, мне больше никогда не придется их давать.
Лео начинает бить дрожь, его трясет так, будто он вот-вот разорвется на части, как в тот раз, когда к ним приезжал маэстро. Его окружает холодная темнота. Он уже почти забыл, как это бывает, думал, что все изменилось. Но, оказывается, все осталось по-прежнему; а он-то воображал… воображал, что он теперь свободен.
Словно сквозь вату он слышит ее голос:
— Лео. Милый Лео.
Постепенно мир успокаивается. Лео лежит в объятиях Даниэль. Он открывает глаза и смотрит на нее. Даниэль огорчена. Она такая хорошая, открытая, смелая, из хорошей семьи. А сколько она читала! Гораздо больше, чем он. И она так талантлива, маэстро считает ее одной из лучших. Даниэль с грустью смотрит на Лео.
Он робко улыбается ей. Он уже почти успокоился.
— Я так хотел провести это лето с тобой, — шепчет он.
— Но ведь ты пробудешь дома не все лето?
— Боюсь, что все. Я их хорошо знаю.
Она гладит его лоб, внимательно смотрит ему в лицо.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — говорит он.
— Ты ведь знаешь, что приличия этого не допускают, — улыбается она.
— Знаю. Но если б ты захотела…
— Захотела что?..
— Цветы! — вдруг вскрикивает он и поднимает сломанный нарцисс. Цветы помялись в кровати под его тяжестью.
— Не думай о цветах, — говорит она. — Так чего же я должна захотеть?..
— Честно говоря, Даниэль, я не знаю, как делают…
Она улыбается:
— Обычно падают ниц перед своей избранницей, протягивают ей цветок и просят ее руки.
Он протягивает ей нарцисс и смотрит на нее. На большее он не способен.
— Наверное, это ужасно глупо, — говорит она. — По-моему, ты не в своем уме.
Он отрицательно мотает головой.
— Ты это делаешь только затем, чтобы не ехать одному?
— Нет! — говорит он. — Даниэль!
Она сразу становится серьезной.
— Да, — говорит она. — Да! Да!
Он притягивает ее к себе, и они крепко обнимаются.
Потом, уже вечером, она спрашивает:
— Ты говорил это серьезно?
