покинуть Санта-Фе-де-Боготу, и даже с отречением Сан-Мартина. История Латинской Америки вновь и вновь учит тому, что недостаточно создать независимое государство; в конфликте между личной властью и интересами правящих классов попытки слишком прямолинейно мысливших Освободителей управлять страной наталкивались на парламенты, мнившие себя всемогущими.
Последнее послание Агустина конгрессу было исполнено патетики: «Я люблю страну, в которой родился, но уверен, что оставлю своим детям славное, незапятнанное имя, пожертвовав ради этого возможностью править с опасной высоты трона». Несмотря на приобретенную в молодые годы репутацию бойца, Агустин в период своего правления проявил себя как человек, предпочитавший согласие конфронтации, как умелый переговорщик, старавшийся избежать репрессий.
«План Игуалы» и «План Каса Маты» со временем стерлись из памяти мексиканцев, и Итурбиде стал лишь объектом насмешек, о нем говорили в пренебрежительном тоне. Бустаманте, его наиболее активный недоброжелатель, объявил бывшего императора сторонником реставрации власти Бурбонов в Мексике, утверждал, что Агустин не перенес отказа конгресса работать по его указаниям. Это была явная чепуха. Во-первых, он сам сместил Бурбонов, а во-вторых, конгресс, если это было не в его интересах, пресекал все попытки императора управлять страной.
Прокламация, выпущенная провинцией Халиско, на западном побережье, может служить типичным примером кампании очернительства, ведшейся против него: «Итурбиде не был нашим освободителем, это — лицемер, который обманул нас, как сегодня опять хотят сделать его сторонники. Он не разорвал наших цепей… Он заменил их на новые… Да, сограждане, Итурбиде — лицемер, предатель и нечестный человек, который уничтожил собрание, получившее от народа на хранение независимость, чтобы все прибрать к рукам». Вместо него Идальго и Морелос незаслуженно обрели статус основателей Мексиканского государства.
К побережью Итурбиде сопровождал один из его главных противников — генерал Николас Браво, который видел в нем обычного заключенного, в то время как Агустин считал себя бывшим правителем страны, добровольно ее покидающим. Многие люди в селениях, которые они проезжали, приветствовали Агустина и его кортеж, выражая ему свою преданность. Их сопровождал эскорт из верных ему солдат, и, естественно, en route[12] постоянно случались стычки между ними. В конце концов новое правительство вспомнило о сторонниках Итурбиде и приказало арестовать его секретаря Франсиско де Паула Альвареса, нескольких офицеров и священников. Чувствуя себя нездоровым, Итурбиде заставил сестру Николасу и престарелого отца вернуться в Мехико, но его жена и восемь детей оказались в числе группы из двадцати восьми человек, которые должны были сопровождать его.
В Веракрусе Итурбиде потребовал, чтобы его багаж был досмотрен, дабы избежать в дальнейшем обвинений, будто он вывозил из страны деньги. Но таможенные чиновники почтительно отказались. Он взял с собой триста сорок ящиков кларета, двенадцать бочонков испанского вина и личное имущество, в том числе серебро, драгоценности и картины работы Рубенса и Веласкеса. Он отплыл из Веракруса в мае 1823 года и добрался до Ливорно, что в Италии, через три месяца. Но из-за испанских роялистов в Италии он не мог себя чувствовать в безопасности, кроме того, он хотел, чтобы его дети получили английское образование. В декабре 1823 года через Швейцарию, Германию и Нидерланды Итурбиде отправился в Англию и прибыл в Лондон 1 января 1824 года. Он поселился в большом доме в городе Бат, и его старший сын поступил учиться в Эмплфорт.
Нет сомнений, что он поддерживал контакты со своими сторонниками, оставшимися дома. Его отъезд в Англию вызвал в Мексике серьезные волнения, и правительство опасалось (впрочем, не без оснований), что он планирует вернуться и собирается восстановить испанское владычество. В апреле 1824 года конгресс принял положение, согласно которому Итурбиде должен считаться преступником, если ступит на мексиканскую землю. Иными словами, его могли немедленно казнить без суда и следствия. Тем временем Итурбиде обратился к министру иностранных дел Великобритании Джорджу Каннингу с просьбой помочь ему в установлении в Мексике конституционной монархии по британскому образцу. Каннинг отказался принять его, но министерство иностранных дел предложило помощь. Во время отсутствия Итурбиде Мексика разделилась на отдельные штаты, и он был убежден, что сограждане поддержат его: «Хотя я не переоцениваю себя, но уверен, что смогу объединить многие интересы этих провинций и успокоить накалившиеся страсти, которые могут привести к разрушительной анархии. Я еду с этим намерением». Капитан Бэзил Холл, хорошо знавший его, писал: «Вне всякого сомнения, это — патриотическое и бескорыстное решение. Нет никаких причин предполагать, что у него имеются какие-либо другие, нежели служение Мексике, намерения».
11 мая 1824 года Итурбиде с женой, двумя детьми и печатным станком на борту британского корабля отправился в Мексику. Подробности ставящего его вне закона приказа стали известны слишком поздно: он не знал о нем, отъезжая. Вероятно, курсы его корабля и судна, везшего приказ о его аресте, пересеклись где-то посреди Атлантического океана. В середине июля Итурбиде высадился вблизи далекого городка Сото-Ла-Марина, в штате Тамаулипас. Там его сразу же арестовал командир местного гарнизона Фелипе де Ла Гарса и препроводил в глубь территории — в город Падилья. Власти штата решили, что принятый в апреле закон должен быть немедленно исполнен.
Ожидая, что его приезд послужит толчком к началу восстания, Итурбиде был захвачен врасплох. 19 июля, то есть через два дня после своего ареста, он начал писать письмо конгрессу, в котором спрашивал, какое преступление совершил. Еще до того, как он закончил письмо, ему сообщили, что он будет казнен в шесть часов этим же вечером, то есть прежде, чем ему удастся связаться с властями в Мехико. Ему позволили написать одно письмо жене Ане — «благословенная женщина моей любви». Он попросил отослать ей часы и четки — как «единственное наследство, которое может оставить тебе в этот кровавый миг твой несчастный Агустин». Человек, который думал, что его встретят как спасителя, будет застрелен без суда в каком-то заброшенном провинциальном городке. Он держался с достоинством, велел раздать золотые монеты расстрельной команде, чтобы они хорошо сделали свою работу. Его исповедовали, завязали глаза и связали. Он сказал: «Мексиканцы, я умираю с достоинством, а не как предатель. Я не оставляю этого пятна моим детям и их потомкам. Я не предатель, нет». Одна пуля попала ему около носа, другая вошла в горло, а третья, которая убила его, — в лоб. Тело Итурбиде было перенесено в здание местного парламента, которое использовалось также в качестве часовни. Обряженный по францисканскому обычаю, бывший император Агустин был похоронен в развалинах местной приходской церкви. Изучая великий XIX век, мексиканский историк и писатель Хусто Сьерра писал: «Это было политическое убийство, а не акт справедливости. Итурбиде сослужил своей стране великую службу, которую нельзя преуменьшать, называя ее предательством по отношению к Испании. Он не смог подняться до тех высот, каких требовала его работа, но не заслужил и того, чтобы получить эшафот в качестве вознаграждения. Если бы нация могла говорить, она бы его оправдала».
Карьера Итурбиде была наиболее короткой и стремительной из всех Освободителей. Простой армейский офицер в 1821 году, всего через семь месяцев он стал Освободителем Новой Испании, страны более обширной, чем Соединенные Штаты сегодня, а еще через восемь месяцев — ее императором. Через десять месяцев он был вынужден отречься от престола, а пятнадцать месяцев спустя — казнен. Его смерть особенно тронула сердца двух человек. Мануэль Миер-и-Теран, генерал, который безуспешно защищал Техас от Соединенных Штатов в 1836 году, впоследствии поехал в Падилью и некоторое время жил в комнатах, где держали Итурбиде. Однажды, осматривая могилу бывшего императора, он подошел к тому месту, где был казнен Агустин, и бросился на свою саблю. Его похоронили в той же могиле. В 1838 году генерал Анастасио Бустаманте, один из главных сторонников Итурбиде, перенес его прах в Мехико. Он не решился похоронить его рядом с другими героями борьбы за мексиканскую независимость — Идальго и Морелосом, но надпись в соборе в его честь гласит:
