под снисходительным и всепрощающим присмотром своего теперь веселого отца, который в Рио понял, что жизнь может быть прекрасна, Педру достиг подросткового возраста. Его учение было весьма необременительным. Жуан велел учителям не досаждать малышу. Только один из них, Жуан Рейдмейкер, дипломат, ученый и лингвист, сумел пробудить воображение Педру, но он умер два или три года спустя.
Во всех других отношениях молодые принцы чувствовали себя вполне вольготно. Они играли с сыновьями конюхов и уличными детьми. Лучшим другом Педру был беспутный малый грум и шут Шалака. В будущем он станет весьма высокопоставленным придворным по имени Франсиску Гомес да Силва. Педру с радостью участвовал в уличных боях с мальчишками и сторонился своих высокородных сверстников. Он любил хлестать по щекам мальчиков из хороших семей, которые приходили засвидетельствовать свое почтение и приложиться к его руке, а потом смеяться над их реакцией. Ему нравилось проводить время на свежем воздухе. Особенно он любил верховую езду. Обычно он предпочитал ездить босиком и в грубых штанах, сам подковывал лошадей и скоро приобрел в этом немалый опыт. У него был собственный отряд чернокожих мальчиков-рабов, и они, вооруженные палками и в деревянных масках, воевали с противоборствующим отрядом Мигела. В результате столь облегченного образования, позже ставшего слишком очевидным, у Педру было ужасное правописание, очень плохой почерк, примитивный французский и весьма ограниченные познания в гуманитарных науках. Но у него имелись две страсти. Будучи хорошим столяром и искусным резчиком по дереву, он делал прекрасные модели кораблей и даже бильярдные столы. Кроме того, Педру был великолепным музыкантом. Он играл на флейте, фаготе, тромбоне и скрипке, сочинял музыку, любил дирижировать.
Когда Педру было немногим более десяти лет, проявилась еще одна черта его характера — возможно, унаследованная от распутной матери, — неутомимая страсть к сексу. Иностранные дипломаты замечали это. Один писал, что «он весьма игрив с дамами». Другой отмечал, что «предметы его симпатий меняются каждую неделю, причем выбирает он их среди бразильянок, итальянок, француженок и даже среди испаноамериканок. Но похоже, ни одна из них не может надолго задержать его внимание». Уже в пятнадцать лет он начал по ночам выезжать верхом в город в поисках хорошеньких женщин, приветствовать встречные кареты и заглядывать в них. Очень трудно было отказать сыну принца-регента, очень красивому молодому человеку, высокому и сильному, с кудрявыми рыжими волосами и длинными, по моде тогдашнего времени, бакенбардами, широколобому, с прямым, честным, а иногда высокомерным взглядом, с длинным орлиным носом, маленьким ртом и твердым подбородком. Под напором его жизненной энергии невозможно было устоять. Порой поведение Педру не вызывало одобрения отца, Жуан бывал смущен приключениями своего сына и необходимостью откупаться от его любовниц, но Рио-де-Жанейро был из тех городов, где снисходительно относятся к любовным утехам.
Гораздо более важной проблемой, нежели проказы Педру, была его женитьба — принц Жуан хотел таким способом заключить дипломатический союз. В 1807 году, когда замыслы Наполеона в отношении Португалии еще не были очевидны, он просил для Педру руки императорской племянницы, дочери своего шурина, Мюрата, правителя Неаполя, а затем сестры русского царя Александра. А тем временем наследник трона Королевства двух Сицилий рассматривал Педру как подходящего жениха для своей дочери. Из этих замыслов ничего не вышло, но наметилась более блестящая партия — одна из младших дочерей императора Австрии, старшая дочь которого, Мария Луиза, была замужем за Наполеоном. Маркиз де Монтеальва, португальский посол в Париже, которому было поручено начать переговоры, прибыл в Вену со свитой из восьми принцесс и девяти графов в каретах, запряженных шестерками лошадей, и в сопровождении небольшой армии слуг. Подарки, щедро розданные придворным, а главное — всемогущему графу Меттерниху, включали «различные ювелирные изделия, ценные почетные медали, которыми он мог бы награждать, всего на сумму 5800 фунтов стерлингов, плюс 167 бриллиантов для этих медалей (для раздачи в Европе) и семнадцать слитков золота для тех, кто предпочтет такой подарок другим, чисто декоративным». Австрийский император пообещал руку своей младшей дочери Леопольдины. Свадьба была совершена по доверенности в Вене 13 мая 1817 года. Педру представлял один из дядей невесты, эрцгерцог Карл. Был дан великолепный бал. Все это обошлось португальской казне в пятнадцать миллионов фунтов стерлингов (в современных ценах). Так восемнадцатилетний повеса из Рио и гроза всех хорошеньких женщин города, старший из живущих сыновей короля Португалии (бедная Мария умерла в 1816 году), стал зятем бывшей императрицы Франции и императора Габсбурга.
Леопольдина, настолько хорошо образованная, насколько Педру был невежествен, уезжала в возбуждении: «Не беспокойся о долгом путешествии; для меня не может быть большей радости, чем поездка в Америку… Мне не страшно ехать, я думаю, это — подарок судьбы. Америка всегда влекла меня, и я мечтала ее увидеть своими глазами». Ее сопровождали шесть знатных вельмож, священник, библиотекарь, ботаник, минералог, зоолог, энтомолог, несколько художников и многочисленная прислуга. Леопольдина путешествовала в более комфортабельных условиях, чем Педру, когда ехал в Бразилию девять лет назад. Прибыв в самый красивый порт мира — навстречу салютам, фейерверкам и балам, она была смущена видом молодого красавца принца, одетого в генеральскую форму с орденами. Его же поразила ее простота. Леопольдина была миниатюрной, полной, с голубыми глазами и румяными щеками, с маленьким носиком, выдающейся челюстью и вялым ртом Габсбургов. Она не была уродливой, но и красавицей ее тоже не назовешь. Она почти не пользовалась косметикой. Как истинное дитя Просвещения, Леопольдина больше интересовалась минералами и бабочками, чем украшением собственной персоны.
Нежная и наивная, Леопольдина восхищалась как флорой и фауной нового для нее мира, так и галантными попытками Педру доставить ей удовольствие. Оба любили музыку, и она аккомпанировала ему на фортепиано. После рождения их первого ребенка (девочки) в апреле 1819 года она с радостью посвятила себя материнским заботам. К счастью, Педру любил детей. Вот как писала о нем Леопольдина: «Он — лучший из отцов, играет с ней, на прогулках всегда носит ее на руках, без устали ласкает». Но он не перестал бегать за красивыми женщинами. Педру обожал жену, но изменял ей с самого первого дня.
Через три месяца после приезда Леопольдины в Пернамбуку балерина Ноэми Валенсай родила ребенка от Педру, что дополнило список его побед. Этот список удивительно длинный. Он включает жену библиотекаря Леопольдины, Анну Штайнхаузен, жену знаменитого французского натуралиста Эме Бонплана (позже друга адмирала лорда Кокрейна), сеньору де Авилес, жену командующего португальским гарнизоном в Рио, мадам де Сатурвил, жену богатого ювелира, баронессу де Сорокаба, мулатку Жуану Москейра, красотку из Восточного Берега Кармен Гарсиа и Клемане Сэссе, француженку, жену костюмера. Он посещал Клемане открыто, пока кто-то, возможно, соперник, не выстрелил в него из окна лавки Сэссе. После этого сопернику вместе с Клемане пришлось уехать в Европу, забрав с собой ее сына-бастарда. Подобно Симону Боливару, Педру смотрел на хорошеньких девушек и чужих жен как на объект обладания, независимо от последствий. А обид, скандалов и угроз бывало немало. Он охотно пользовался положением наследника своего отца. Для него уложить женщину в постель означало немногим больше, чем просто сказать ей комплимент.
Тогдашний британский резидент в Рио-де-Жанейро, говоря о его ветреном характере, подчеркивал и определенные трудности его положения, потому дал Педру такую характеристику: «Он молод, крайне плохо информирован и неопытен в делах, импульсивен и горяч по характеру, ищет себе занятия больше из любопытства, чем ради познания, и, занимая место, которое ему предназначено, проводит время в бурных и диких развлечениях».
ГЛАВА 45 КЛИЧ ИПИРАНГИ
Введение свободной торговли, осуществленное доном Жуаном, в значительной мере сгладило недовольство, вызванное неожиданным приездом в Бразилию португальского двора. Жозе да Силва Лижбоа, экономист школы Адама Смита, смог убедить Жуана, что бразильские порты следует открыть для дружественных стран, а хартию 1875 года, запрещающую производство в Бразилии, — аннулировать. Бразильцы и иностранцы были поставлены в равные условия. Определенную поддержку получили и иммигранты из Европы.
Бывшее застойное болото очень скоро расцвело пышным цветом. В 1807 году Рио посетило всего девяносто судов, а на следующий год уже четыреста. Около двух тысяч судов заходило в Байю. Торговля
