Вот дерьмо! Я понятия не имела, что мне делать. На мгновение я замерла, лихорадочно осматривая окрестности в поисках выхода.
Казалось, бежать некуда. Я протиснулась через решетку в соседний сад, спугнув очень негостеприимного лебедя, и рухнула в траву, ожидая, когда очистится горизонт. Потом, то и дело озираясь, выбралась из своего убежища и побежала за угол к машине.
Мне было и страшно и смешно, как ни странно. Адреналин гулял по моим венам, кровь бурлила, как шампанское, в которое плеснули бренди.
А что, если тут все дома оборудованы камерами слежения?
Я живо представила, как мама и Саймон включают телевизор, уютно усевшись рядышком на диване, а в «Криминальной хронике» как раз показывают меня с подписью: «Знаете ли вы эту сумасшедшую?»
Самое противное то, что я так и не увидела, один ли он вернулся домой. На пассажирском сиденье вполне могла быть та блондинка с длинными ногами.
Я покопалась в карманах в поисках ключа — волнение сделало меня неуклюжей, — потом попыталась открыть дверь.
Звук подъезжающей машины я игнорировала.
Как и то, что она остановилась рядом со мной, взвыв мотором, как мартовский кот.
Я вспомнила детскую теорию, согласно которой если ты не видишь кого-то, то и он не видит тебя, и продолжала пялиться на дверь своей машины.
Услышав электрическое жужжание опускающегося стекла, я едва смогла вставить ключ в замок.
— Аннабел.
О боже. Я неожиданно оглохла.
— Аннабел!
Плохо дело. Я медленно повернулась с глупой улыбкой на лице.
— Эй, привет.
Он смотрел на меня, нахмурив брови. Я пожалела, что не осталась сидеть в кустах.
— Аннабел? Я так и думал, что это ты. Что ты здесь делаешь?
Хороший вопрос, но ответить на него я не могла. Жаль, нельзя сказать «улыбнитесь, вас снимает «Скрытая камера». Выход был один — сказать правду. Вот только вопрос: всю правду, не всю правду или почти никакой правды?
— Я приехала увидеть тебя.
Кто скажет, что это не так?
— Тогда почему ты бросилась бежать, когда я подъехал?
— Я передумала, — пожала плечами я. Хорошо, что в темноте он не увидел, как я покраснела. — Поняла вдруг, что уже очень поздно.
— Аннабел, садись в машину.
Я молча смотрела на него.
— Садись в машину, — повторил он, выделяя голосом каждое слово, как будто разговаривал с тупым ребенком. Я села в машину.
В полном молчании мы проехали сто футов до дома, он нажал какую-то кнопку в машине, и ворота поднялись, как по волшебству, а потом опустилась за нами. Да, так проникать внутрь гораздо проще.
Он по-прежнему хранил молчание, просто вылез из машины, жестом предложив мне последовать за ним, открыл входную дверь, и мы прошли на кухню.
— Выпьешь кофе или чего-нибудь покрепче? Он разговаривал со мной так, словно я пришла к нему в гости, а не рыскала вокруг дома с листьями в волосах и в измазанной землей куртке.
Я не ответила. Он открыл холодильник, достал бутылку вина, потом извлек пару бокалов из шкафчика и пригласил меня пройти в гостиную, по дороге извиняясь за декор.
— Прошу прощения за все это, у меня еще не было времени заняться домом, хотя я переехал почти год назад.
— Все не так уж плохо, — выдавила я наконец.
— Ты еще не была наверху — Он скорчил рожу. — В ванной водяные нимфы, а в спальне такое. что ты не поверишь.
— Зеркальный потолок, — кивнула я, не подумав.
— Откуда ты знаешь?
— Э-э-э… просто догадалась. — Я мысленно надавала себе пощечин за такую неосторожность. — Бархатные обои и водяные нимфы всегда идут в комплекте с зеркальным потолком.
Вот и разгадка странного сочетания плохого и хорошего вкуса. Его личные вещи просто поместили в чужой антураж. Он пригласил меня сесть, сбросил ботинки, сел напротив и принялся откупоривать бутылку.
— Я купил этот дом у того же парня, который продал мне «Дейзи». Он продал все и уехал в Таиланд, чтобы провести там остаток жизни в вечной неге. Судя по всему, в семидесятые он зажигал вовсю. Жаль, ты не видела дом со всеми его вещами — это было похоже на путешествие во времени. Думаю, он вспоминал о днях бурной молодости, когда декорировал дом. Вижу, как сейчас: диван с обивкой под леопарда и подушками под зебру, в углу булькает водяная лампа. Бездна вкуса.
Он налил вино в гигантские бокалы и протянул мне один, наконец задав тот самый вопрос, которого я ждала:
— Так зачем ты хотела меня видеть?
Да, рано или поздно это должно было случиться.
— Я спрашиваю, — сухо добавил он, — потому что в последнее время ты бегала от меня, как от чумы.
— Ты заметил, — промямлила я, пряча лицо в бокале.
— Трудно было бы не заметить. Я уже подумывал, не сменить ли одеколон.
— Ты хорошо пахнешь. — Я солгала, пах он просто замечательно. Он посмотрел на меня сквозь длинные ресницы.
— Я уже решил, ты не очень вежливо даешь мне понять, что я тебе не интересен. Я и сам не раз это проделывал.
Он долил вина в мой бокал, взял из вазы на столе клубничину, дал откусить мне и сунул в рот остальное.
Это не был театральный жест, наоборот, непринужденная интимность этого движения заставила мое сердце забиться как сумасшедшее. Нет, Белл, только не это.
— Не интересен? — стараясь говорить естественно, спросила я.
— Аннабел! — Он закатил глаза. — Пожалуйста, давай перестанем играть в игры.
— Ладно, тогда скажи, кто была та блондинка. Он рассмеялся.
— Приманка.
— В каком смысле?
— В смысле приманка для Аннабел. Я хотел проверить, как ты отреагируешь.
— Это жестоко.
— Неэффективно.
— Я имею в виду, жестоко по отношению к ней.
— Вопреки распространенной легенде, далеко не каждая женщина считает меня совершенно неотразимым.
— Значит, она отличная актриса.
— Мне показалось или ты ревнуешь?
— Не льсти себе.
Он вдруг принял озабоченный вид.
— В этом все и дело — я просто обманываю себя или ты чувствуешь то же самое, что и я?
— Не знаю, — прошептала я, рассматривая свои колени.
— О… — расстроено сказал он.
— Я не знаю, — повторила я, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Не знаю, что чувствуешь ты…
