Мэри, уже несколько лет никем не увлекавшаяся, очень скоро поняла, что по уши влюбилась в Бена. Она узнала, что он был простым рабочим на текстильной фабрике в Сиднее; потом он вступил в лейбористскую партию, а после переезда в Мельбурн — в коммунистическую. Революционер! Как это романтично! А женат ли он? Она навела справки: нет, не женат, но неприступен.
Репетиции подходили к концу, и Мэри с тоской думала о том, что их знакомство скоро оборвется. После спектакля обнаружилось, что Бен думает о том же. Он подошел к ней: не хочет ли она поужинать с ним? Конечно, хочет!
Они зашли в кафе и сели за столик друг против друга. Бен казался смущенным и долго мялся, но наконец изложил Мэри суть дела: создается движение против войны, и он — один из его организаторов. Сейчас борьба против войны — самый насущный вопрос. Муссолини и Гитлер — фашистские диктаторы, ставленники миллионеров. Они хотят развязать войну. У них есть сторонники в Англии, Японии, Франции, Соединенных Штатах и даже в Австралии. Передовые люди всего мира мобилизуют свои силы для борьбы против фашизма и войны. Он как коммунист активно участвует в этой борьбе. В нее включаются люди разных общественных групп — священники, писатели, ученые, профсоюзные деятели — всех их объединяет стремление сохранить мир.
— Я хочу, чтобы вы тоже боролись против войны и фашизма, — сказал он в заключение. — Согласны, Мэри?
Разумеется, согласна; она будет бороться всеми силами. Если ее отец — Джон Уэст, это вовсе не значит, что она на стороне миллионеров. Ей уже давно опостылела ее бессмысленная, пустая жизнь. И она всегда считала, что правы бедные, а не богатые. Теперь наконец у нее будет дело, которому стоит посвятить себя. Может ли быть более высокая цель, чем бороться против войны?
Они стояли на трамвайной остановке, и Мэри вся трепетала от радости. Она обрела смысл жизни, и рядом с ней был человек, которого она могла полюбить по-настоящему. Мэри не отделяла одно от другого — она готова была отдать жизнь и за него и за дело, которому он служил.
Подошел трамвай, и Бен помог Мэри сесть в вагон; от прикосновения его теплой, сильной руки у нее сладко заныло сердце.
— Спокойной ночи, Мэри, — оказал он ласково. — Надеюсь, вы никогда не пожалеете о том, что приняли такое решение.
— Никогда не пожалею, я в этом уверена. Спокойной ночи, Бен.
Всю ночь Мэри не спала и думала о новой жизни, которая открывалась перед ней. В пьесе она играла роль девушки из рабочей семьи. Она вжилась в роль и, хотя спектакль был поставлен наспех, по- любительски, все же чувствовала какое-то внутреннее родство с людьми, действовавшими на сцене.
А теперь у нее есть дело, есть цель жизни. О фашизме она знала мало, но необходимость бороться против войны очевидна и не требует объяснений.
Но больше всего Мэри думала о Бене Уорте. Наконец-то она полюбила! Она мечтала о нем страстно, самозабвенно. Она отдаст ему всю свою любовь, всю себя, самую жизнь, она будет для него возлюбленной, матерью, товарищем. Он живет только для других, никогда не заботится о себе. И он одинок. Ему нужна женщина, которая любила бы его, боролась бок о бок с ним. Этой женщиной будет она, Мэри Уэст.
Мэри с увлечением принялась за дело. Она даже поступила на службу в один из комитетов, отказавшись от жалованья; она сказала, что считает за честь предложить свои услуги безвозмездно. Впервые в жизни она чувствовала себя полезным членом общества. Она выполняла канцелярскую работу, устраивала митинги, выпускала листовки, принимала деятельное участие в организации антивоенной конференции, на которую ждали делегата Чехословакии — писателя Эгона Киша.
Когда свыше двухсот человек поднялись на борт судна, где Киш был интернирован, вместе с ними поднялась и Мэри и так же, как и все, кричала: «Требуем Киша! Пусть Киш сойдет на берег!»
Встав на носки, вытянув шею, Мэри старалась разглядеть приезжего через головы окружавших его людей. Наконец она увидела его смуглое обветренное лицо, дышавшее мужеством. Мэри подумала, что его острый, чуть насмешливый взгляд все и вся видит насквозь.
Толпу заставили уйти с парохода, но на пристани к ней присоединились новые сотни людей, и все дружно подхватили крик: «Требуем Киша!» Никогда еще Мэри не испытывала такого волнения, такого глубокого негодования.
На другой день она опять стояла на пристани среди тысячной толпы. Судно уходило, увозя Киша в Сидней. Когда отдали концы, Киш появился на палубе. Все глаза устремились на него. Раздались крики «ура»; даже матросы на английских военных кораблях, прибывших по случаю столетней годовщины Мельбурна, приветствовали Киша.
Вдруг толпа ахнула: Киш стоял на поручнях.
— О, господи! — простонал кто-то. — Что же он делает!
И тут Киш прыгнул. Он пролетел двадцать футов, ударился о камни пристани и остался лежать. Убился! Убился насмерть! Полицейские проворно окружили его, подняли и понесли обратно под гневные крики толпы. Оказалось, что Киш сломал ногу. Судно ушло в Сидней с искалеченным пленником на борту.
Потом состоялся митинг под лозунгом; «Киша — на берег!»
Ричард Лэм отказал комитету защиты Киша, когда к нему обратились с просьбой сдать помещение Мельбурнского стадиона.
— Помещение Выставки нам тоже не дают, — сказал Бен Уорт. — А других подходящих помещений нет, остальные слишком малы. Как вы думаете, не поговорить ли вам с вашим отцом?
Как это просто: поговорить с отцом! Только ее восхищение Кишем и вера в борьбу за мир помогли ей преодолеть страх и обратиться с просьбой к Джону Уэсту.
Митинг наконец состоялся. Мэри, вместе с другими организаторами, пришла задолго до начала. Но уже через несколько минут людской поток, все ширясь и ширясь, хлынул в огромный спортивный зал и заполнил его до отказа.
Этот митинг навсегда остался в памяти Мэри. Первым выступил с речью Морис Блекуэлл; когда он кончил, председатель поднялся и громко спросил:
— Джералд Гриффин здесь?
Наступила мертвая тишина. Как мог Гриффин, новозеландский делегат, очутиться в этом зале? Ведь ему тоже не разрешили сойти на берег. Правда, говорят, что он тайно перешел границу и вчера выступал в Сиднее; но все-таки…
Высокий худощавый человек в черном пальто и черной шляпе быстрыми шагами подходил к трибуне.
— Я — Джералд Гриффин.
Репортеры только рты разинули. Полицейские растерялись и словно приросли к полу. Толпа восторженно кричала и хлопала. Гриффин сказал несколько слов и исчез в толпе, прежде чем полиция опомнилась.
Потом, несколько дней спустя, состоялось незабываемое факельное шествие. Тысячи людей, и среди них Мэри Уэст, высоко подняв пылающие факелы, прошли через весь Мельбурн на берег Ярры, провожаемые любопытными взорами прохожих.
Киш будет выступать! Он подал апелляцию на приговор суда, объявившего его иммигрантом, не имеющим разрешения на въезд в Австралию. Приговор был отменен, но этим мытарства Киша не кончились. Когда он покинул судно на носилках, с ногой в гипсе, его арестовали и поместили в тюремную больницу. Позже он был подвергнут экзамену по гэльскому языку (один из немногих европейских языков, которых Киш не знал); и все же ему удалось вырваться.
Огромная толпа собралась на берегу Ярры, чтобы послушать Киша. Никогда Мэри не забудет этого митинга! В вечерней прохладе, при свете факелов, они пели и слушали речи ораторов. Появление Киша на костылях вызвало бурю восторга.
— В газетах пишут, — начал он, — что я говорю на ломаном английском языке. Да, я ломаю английский язык, и я сломал себе ногу, но дух мой не сломлен, ибо я могу выполнить возложенное на меня поручение и предстать вестником мира перед австралийским народом.
Его слушали затаив дыхание. Он испытал на себе ужасы гитлеровских застенков и теперь рассказывал о беспримерном мужестве, с каким немцы-антифашисты борются против фашистского
