на мгновение незамутненность возвращается ко мне. В моменты частичного выздоровления я вижу мужчину за стеклом, человека, чей вид мне хорошо знаком, который живет в другой ванной по ту сторону зеркала, проводя всё свое время, как представляется, глядя в эту ванную - этот низенький, скучный, нервный, стареющий и такой уязвимый созерцатель - ни одной чертой не похож на меня, стоящего по эту сторону. Всё, что я есть - это безвозрастная, безразмерная, ясная и совершенно незамутненная Пустота: невероятно, как мог я когда-либо принять того пялящегося двойника за то, что ясно является мной отныне и присно и во веки веков!
Всё это, каким бы ясным это ни было, когда испытываешь это самостоятельно, всё-таки кажется до дикости парадоксальным, несогласующимся со здравым смыслом. Может, это не согласуется и с наукой, которую многие считают просто несколько упорядоченным здравым смыслом? В любом случае, у ученого есть своя версия рассказа о том, как я вижу некоторые вещи (например, вашу голову) и не вижу остальные (например, свою голову), и эта версия явно согласуется с опытом. Вопрос только вот в чем: может ли ученый вернуть мою голову туда, где, как люди думают, ей положено находиться?
Изложенное коротко и просто, объяснение ученым того факта, что я вижу вас, звучит примерно так. Свет покидает солнце, и через восемь минут долетает до вашего тела, которое поглощает часть его. Остаток отскакивает во всевозможных направлениях, и некоторая часть этого света достигает моих глаз, проходит сквозь линзы в глазах и порождает ваше перевернутое изображение на экранчиках сзади моих глаз. Это изображение вызывает химические изменения в находящемся там светочувствительном веществе, и эти изменения раздражают клетки (это такие маленькие живые штучки), из которых состоят экранчики. Клетки передают это возбуждение другим, очень длинным клеткам, а те, в свою очередь - клеткам в некоторой части моего мозга. Здесь, на конечной станции, когда в дело включились молекулы клеток мозга, я начинаю видеть вас, или что-либо еще. То же верно и в отношении других чувств; я не могу ни видеть, ни слышать, ни обонять, ни чувствовать вкус, ни осязать что-либо, пока сбегающиеся сигналы не прибудут наконец, после сотен пересадок и опозданий, на центральную станцию. Только в этот момент и этом месте, на Великом Центральном Вокзале моего здесь-и-сейчас вся эта транспортная система - которую я зову своей вселенной - обретает существование. С моей точки зрения, в этот момент и в этом месте происходит сотворение мира.
В этом прямолинейном научном объяснении есть множество странных деталей, бесконечно чуждых здравому смыслу. И самая странная из них - это то, что конец истории делает невозможным все ее остальные части. Поскольку он говорит, что всё, что я могу знать - это то, что происходит в данный момент на центральной станции мозга, где мой мир чудесным образом создается из небытия. Я не способен получить никакой информации о том, что происходит в других местах - в других частях моей головы, или в мире вокруг, я даже не могу узнать, есть ли вообще мир вокруг. Мне приходится признать, что мое тело, ваше тело, и всё на Земле, и сама Вселенная - понятые как нечто существующее само по себе, где-то в пространстве, независимо от меня - являются просто плодами воображения, недостойными минутного размышления. Нет и не может быть никакого доказательства, что оба мира (неизвестный физический мир снаружи и известный мысленный мир внутри, загадочным образом дублирующий мир снаружи) существуют; можно поверить лишь в существование одного из этих миров, того, который постоянно открыт моему наблюдению и в котором я не могу найти деления на дух и материю, внутреннее и наружное, душу и тело. Этот мир есть то, что он есть согласно моим наблюдениям, не больше и не меньше, а я сам - это процесс расширения этого центра, этой центральной станции, где, как считается, находится 'я' или 'мое сознание' - процесс расширения настолько мощный, чтобы заполнить и стать тем безграничным зрелищем, которое находится передо мной.
Короче говоря, объяснение процесса восприятия, данного ученым, вместо того, чтобы опровергнуть мое простодушное описание, лишь поддерживает его. Заранее, в соответствии со здравым смыслом, он помещает голову на мои плечи, но вскоре ее вытесняет вселенная. Подход с точки зрения здравого смысла, рассматривающий меня как обычного человека с головой, противоречит истине; как только я подвергаю его подробному рассмотрению, он оборачивается бессмыслицей.
И всё же (говорю я себе), этот подход вроде бы хорошо служит каждодневным практическим потребностям. Я живу так, словно бы действительно в центре моего мира была подвешена реально существующая двадцатисантиметровая болванка. И меня тянет добавить, что в том двуличном и тупоголовом мире, в котором мы живем, от этой образцовой нелепицы невозможно избавиться: это такая удобная выдумка, что она вполне может оказаться истинной правдой.
На самом деле, это в любом случае ложь, и порою даже весьма непрактичная ложь: из-за нее деловой человек может потерять деньги. Рассмотрим, например, работу копирайтеров - уж кого-кого, а их никто не может обвинить в повышенной любви к истине. Их бизнес заключается в убеждении меня, и одним из самых эффективных способов сделать это является включение меня в рекламу таким, какой я есть. Вместо того, чтобы рисовать на плакате человека другого вида - того, что с головой - поднимающего рюмку или сигарету к своему рту, он показывает как подобные мне делают это: мою правую руку (под характерным углом в правом нижнем углу изображения, и более-менее лишенную плеча и локтя), поднимающую рюмку или сигарету к - моему не-рту, к зияющему провалу. Человек, изображенный так - это не кто-то незнакомый, это явно я, как я себя знаю. Невольно я вовлечен. Ничего удивительного, что большие и малые части тела, маячащие в углах изображения, без управляющей ими головы где-нибудь посередине между ними, выглядят абсолютно естественно для меня - я всю жизнь живу именно так! И, очевидно, реализм рекламы, идущий дальше представления здравого смысла о том, что я есть, окупается: когда я теряю голову, я теряю и способность сопротивляться рекламе. (Впрочем, есть пределы реалистичности изображения: например, я ни разу не видел рекламный плакат, включающий розовое облачко непосредственно над рюмкой или сигаретой; дело в том, что в любом случае я добавляю этот элемент в картину самостоятельно. Нет смысла наделять меня еще одним прозрачным носом-облачком.)
Режиссеры фильмов тоже, безусловно, практичные люди, более заинтересованные в красноречивой передаче ощущений героя, чем исследовании природы героя; впрочем, одно влечет за собой другое. Например, я полагаю, что они хорошо осведомлены, как слабо я реагирую, когда кто-либо другой ведет машину, по сравнению с моей реакцией на вид того, как я сам веду машину. В первом случае, я ротозей на тротуаре, наблюдающий за двумя автомобилями, которые быстро сближаются, сталкиваются, убивая водителей, загораются - и я слегка заинтересован. Во втором случае, я один из водителей - без головы, конечно, ибо я всегда вожу машину без головы - и мой автомобиль (то, что от него осталось, когда я сел за руль) - неподвижен. Вот мои двигающиеся колени, моя ступня на педали, мои руки, сжимающие руль, капот впереди, быстро пробегающие мимо столбы, дорога, извивающаяся то вправо, то влево; и - другая машина, сперва крошечная, затем быстро растущая, бегущая ко мне, затем удар, языки пламени, и мертвая тишина... Я откидываюсь в сиденьи и перевожу дыхание. Вот это прокатился.
Интересно, как снимаются такие сцены от первого лица? Вероятно, используется один из двух способов: либо снимают безголовый манекен с кинокамерой вместо головы; либо снимают настоящего человека, который отклоняет голову далеко назад или вбок, чтобы освободить место для кинокамеры. Иначе говоря, чтобы я поверил, что это я, ему приходится спрятать свою голову куда-нибудь подальше: тогда он становится похож на меня. Поскольку я, снятый с головой, похож на кого угодно, но только не на меня.
Смешно, что наш поиск деталей глубочайших - и простейших - истин о себе привел нас к копирайтерам; также странно, что современное изобретение - кино - освобождает нас от иллюзии, которой и так не страдают дети и животные. Однако и в другие периоды жизни многочисленные и не менее странные намеки на очевидное достигали нас, так что наша человеческая способность к самообману никогда не побеждала на сто процентов. Глубокое, хотя и неясное знание о истинной природе человека может объяснить популярность множества странных культов и легенд о самостоятельно существующих и летающих головах, об одноглазых или безголовых чудовищах, а также о мучениках, которые совершали далекие путешествия после того, как их головы были отрублены - фантастика, вне сомнений, но ближе, чем представление здравого смысла, к истинному изображению этого человека, первого лица, единственного числа, настоящего времени.
Таким образом, то, что я пережил в Гималаях, не было просто поэтическим видением или мистической
