Обмен приветствиями прошел вполне корректно, даже с проявлением некоторой сердечности, однако, когда собеседники остались наедине, напряжение сразу же возросло. Впрочем, голоса никто из них не возвышал. Воспитание не позволяло этим людям утратить хладнокровие.
— Не могу понять причины подобной задержки, — пожаловался д'Амбуаз. — Наша встреча должна была состояться еще несколько месяцев назад.
Минарди предложил гостю сигарету, тот жестом отказался от нее.
Кардинал закурил, выпустил первое облачко дыма и лишь потом ответил:
— Не мне тебе объяснять, как сейчас обстоят дела. Есть силы, которые намеренно нагнетают слухи. Нам приходится прибегать к молчанию. Средства массовой информации раздувают несущественные детали, чтобы привлечь к себе внимание. Сенсационные заголовки прямо искажают истину.
— Все это прекрасно, однако нужный момент приближается. Здоровье Папы подорвано, его конец близок. Наш план должен предусматривать любую мелочь. Импровизация здесь недопустима.
— Дорогой мой Арман, проблема не в импровизации. Я не раз видел, как вопросы величайшей сложности разрешались в считаные минуты. Мне также знакомы и разработки, навеки замороженные из-за пустяковых обстоятельств. Было бы желание.
Магистр «Змееносца» впился взглядом в глаза кардинала.
— Что ты имеешь в виду?
Прежде чем ответить, Минарди еще раз затянулся сигаретой.
— Вот желания-то как раз и нет.
Брови магистра взлетели наверх, его серые глаза будто увеличились. В этих нескольких словах содержалось объяснение того, почему их встреча состоялась только сейчас.
— Ты хочешь сказать, что государственный секретарь отказался с нами сотрудничать?
— Он не просто отказался, а превратился в активнейшего противника этого проекта. Откровенно говоря, именно госсекретарь вместе с камерарием его и провалили.
Д'Амбуаз поджал губы, которые превратились в тоненькую линию.
— Несколько месяцев назад они выражали согласие. Что же произошло теперь?
— Не знаю. Мне так и не удалось это выяснить. Их ответ на мои вопросы заключался в отсутствии ответа.
— Полагаю, именно по этой причине наша встреча так долго откладывалась.
— Это лишь одна из причин. Вторая состоит в том, что я и сам сомневаюсь в том, должен ли Ватикан принять точку зрения, выработанную в ходе наших переговоров.
Князь церкви отвел глаза. Яростный взгляд магистра было невозможно вынести.
— Так, значит, ты разрываешь договор?
— Нет. Просто считаю, что время неподходящее.
— Сроки были обговорены давно, причем именно потому, что как раз времени-то нам и недостает. Если мы не выступим сейчас, то, возможно, не сделаем этого никогда. Медлить нельзя! — слегка повысил голос магистр.
— Я в этом не уверен.
— На это указывает абсолютно все. Конечно, если бы возникли сомнения в обоюдных гарантиях… Сам понимаешь, это не наш случай.
— Люди всегда испытывали страх перед апокалипсисом, — возразил кардинал. — В первые столетия нашей эры всякие умники называли множество дат конца света, но ни одно из предсказаний не осуществилось. Люди, например, жутко боялись наступления тысячного года! Затем назывались все новые даты, но апокалипсис так и не наступил.
Суровости во взгляде магистра поубавилось, зато его изумление все возрастало.
— Не могу поверить, что это говоришь ты!
Минарди промолчал. Д'Амбуаз поднялся. Встреча обещала закончиться намного раньше, чем предполагалось.
— В таком случае да будет тебе известно, что начиная с этого момента мы почитаем себя свободными от всяческих обязательств, — холодно отчеканил магистр.
— Это угроза? — поинтересовался Минарди, тоже поднимаясь на ноги и гася окурок в пепельнице. — Не забывай, что нашей церкви две тысячи лет. Она всегда умела противостоять любым нападкам, часто даже черпала в них силу.
— Ты знаешь, о чем я говорю.
— Согласно нашему учению, это уже дело веры. Тут всецело решаем мы.
От Армана д'Амбуаза не укрылось то обстоятельство, что собеседник все более отдалялся от него. В голосе кардинала прибавилось уверенности после того, как он сказал, что не собирается выполнять условия договора, который с такой тщательностью подготавливался на протяжении почти трех лет.
— Ты забываешь одно обстоятельство. Это дело настолько серьезное, что даже сам Бернар Клервоский, который в свои времена имел влияние на весь христианский мир, не отважился уничтожить свидетельство. Он подумал, что гораздо важнее оставить все в тайне и охранять ее должным образом.
— Наше учение — дело веры, — повторил кардинал.
— Вера в наши времена не очень-то ценится.
— Так что же?
— Вы рискуете гораздо большим, — тоже подчеркнул дистанцию магистр. — Конечно, если не примете условия соглашения, о котором мы договорились. По моему мнению, это лучшая ваша возможность.
— Именно на это ты и делал ставку.
Густые брови магистра опять взлетели.
— О чем это ты?
— Пусть и поздно, но я убедился в том, что лучший способ причинить нам непоправимый ущерб — это навязать подобное соглашение в самый критический момент. Так уж сложилось исторически, что когда понтифик нашей церкви теряет здоровье, то прочие ее члены тоже чувствуют себя хуже.
Магистр был явно раздражен.
— Ты повел себя так, что мы потеряли драгоценное время.
— Ты должен меня понять, Арман.
— Что ж, хуже придется именно вам.
— О чем ты?
— Не думай, что мы станем сидеть сложа руки. Освободившись от всяческих обязательств, братство будет действовать на свой страх и риск.
Кардинал и магистр молча сверлили друг друга глазами. Их разделял всего лишь метр. Напряжение нарастало.
— Мы готовы принять вызов.
— Думаю, ты понимаешь, что предал нас.
— Если ты хочешь знать всю правду, то я скажу, что наши переговоры, которые начались три года назад после предварительных встреч в Женеве, являются частью детально разработанного плана, запущенного в ход еще двести лет назад.
При этом известии глаза Армана д'Амбуаза странно засверкали.
— Ты торопишься? — спросил монсеньор.
— К чему этот вопрос?
— Мне хотелось бы поведать тебе одну историю. В сложившихся обстоятельствах нет большого смысла хранить ее в тайне.
На самом деле Минарди вовсе не был в этом уверен, однако он не мог отказать себе в удовольствии. Ему действительно хотелось рассказать магистру «Змееносца» историю, от которой волосы у того встанут дыбом.
Вместо ответа д'Амбуаз уселся на прежнее место.
— Вообрази себя в своем любимом Париже, в тысяча семьсот девяносто третьем году, на площади Согласия, которая тогда именовалась площадью Революции. Людовик Шестнадцатый отправлен на гильотину, палач свершает свою работу. Как только голова короля упала в корзину, барабаны смолкли. В них уже не было необходимости. Именно в этот момент от толпы, собравшейся на площади, отделился какой-то
