Кормаку место за столом. Несколько месяцев спустя она унесла эту коробку в спальню, но не помнила, как положила ее на полку в шкаф. Неужели она настолько далеко вытолкнула Триону из своей жизни?
Среди перемешанных полицейских отчетов, заключений о вскрытии трупа и свидетельских показаний Нора увидела уголок цветной фотографии и вытащила ее. На снимке была Триона в профиль, в редкий момент задумчивости смотревшая из окна на рощу. Нора сделала эту фотографию, когда они ездили на северный берег озера Верхнее. Она долго-долго рассматривала любимые потерянные черты сестры, а потом отложила фото в сторону и начала разбирать кучи бумаг.
Потребовалось почти четыре часа, чтобы опять рассортировать папки. Сколько раз она уже читала эти записи и отчеты полиции? Но на этот раз ей бросилось в глаза одно заявление: «Поскольку тело было перенесено, исходное место преступления остается неизвестным». Исходное место преступления. Место, где было совершено злодеяние. Места такое не забывают. Но где это было? Полиция обыскала гараж и подвал дома Питера и Трионы и ничего не нашла; они обыскали офис Питера и также остались ни с чем. И все это произошло почти пять лет назад; каковы шансы, что после стольких лет останутся хоть какие-нибудь следы? У Норы в голове продолжали вертеться слова: «исходное место преступления остается неизвестным».
В ту ночь она проснулась и посмотрела на спавшего рядом Кормака, зная, что должна бросить его, когда закончит работу на болоте. Она лежала рядом с ним, разглядывая его затененное лицо; ее охватило отчаянное всепоглощающее желание, но она побоялась дотронуться до него. Наконец он приоткрыл глаза, все понял и молча ответил. Она знала, что ее неистовое рвение в ту ночь его удивило; оно и саму ее удивило. Но после их близости она не смогла удержаться от плача. Он решил, что что-то сделал не так, а она не могла найти слов и объяснить.
Вода в ванной начала остывать. Нора намылила висевшую на кране губку и начала тереть лицо и предплечья. Урсула была права — торф действительно забивался во все поры. Нора потянулась за щеточкой, чтобы почистить ногти от черной грязи, и вспомнила торф под обкусанными ногтями мертвеца. О чем это им говорило? Что он работал на болоте? Или что, несмотря на раны, он попал туда все еще живым? Завтра она, возможно, найдет ответ на этот вопрос и на другие тайны, которые он хранил под торфом. Нора попыталась представить себе падение в болотную яму — холод, влагу, запах сырой земли, каково было почувствовать себя полностью заваленным, парализованным. Она читала о воздушном голоде; в случаях удушения инстинктивной реакцией на лишение кислорода было обычно яростное сопротивление. Это могло объяснить торф под ногтями.
Выйдя из ванны, Нора снова почувствовала себя человеком. Она оделась и взъерошила свои волосы перед зеркалом, потом покороче остригла ногти.
Поискав, куда бы выбросить обрезки, она открыла шкафчик под раковиной. На дне пустой корзины лежал один-единственный бумажный платок, отмеченный великолепными круглыми скобками темной розовато-лиловой помады. Отпечаток был совершенно точный, вплоть до крошечных щелей, где цвет был слегка ярче. Платок был свежий, а Эвелин МакКроссан таким оттенком помады никогда не пользовалась. Нора поставила корзину назад и быстро закрыла дверцы шкафчика, заставив замолчать хор неясных вопросов в сознании.
Глава 7
Когда Чарли Брейзил пришел с работы домой, на кухне никого не было, только радио еле слышно бубнило в пустой комнате. Они всегда обедали без него; так было лучше. Он снял куртку и рубашку и пошел к раковине смыть торфяную пыль, прилипшую к его лицу и тыльной стороне шеи. Его никак не оставляло тяжелое предчувствие, что до заката случится что-то еще. Он был не суевернее любого другого, но все знали, что странные происшествия приходят по трое. Сначала была торфяная буря — редкое явление; за шесть лет, что он работал в Лугнаброне, у них не встречалось подряд больше двух дней хорошей погоды, и ветер должен был быть совершенно определенный. Он не помнил, чтобы когда-нибудь видел такую бурю, такую громадную стену пыли, что она закрыла и землю, и небо, и даже свет солнца. И в середине бури он наткнулся на эту женщину и ее машину. Он чуть не убил ее, но вовремя остановил трактор. Это наверняка был знак чего-нибудь — но чего?
Эти придурки в мастерской не давали ему прохода весь день, доставали насчет того, как американка смотрела на него, спрашивали, правда ли, что американкам всем только того и охота. Он терпеть не мог такие разговоры и чувствовал себя так, словно голова вот-вот треснет. И каждый день одно и то же; они всегда находили поводы, большие или маленькие, как бы его достать. Он почти привык к этому. Он знал, конечно, что о нем ходят разговоры, и даже знал какие, что он на голову стукнутый. Чего они не понимали, так это того, что все его странности были защитой; он сознательно принял такую манеру поведения, чтобы держать их на расстоянии.
Вскоре после того, как он вернулся в мастерскую, кто-то еще пришел и рассказал, что археологи на раскопках болотной дороги нашли еще одно тело, и на этот раз подозрительное, судя по всем прибывшим полицейским машинам и микроавтобусам. Сложно было скрыть происходящее, когда кругом кишат полицейские машины и на пустых болотных дорогах это видно на многие мили. Новости разошлись, и вокруг зашептались: все пытались угадать, кто был жертвой — тот молодой из соседнего прихода, говорили некоторые, или еще один старый труп. Кругом шептались и бормотали, и Чарли ощущал, как все вопросительно оглядывались на него.
Он надел свежую рубашку, которую мать оставила ему на стуле в коридоре. Чарли вытащил из духовки горячую кастрюлю и поставил ее на стол, туда, где ему было накрыто. Он знал, что болезнь скоро сведет отца в могилу. Какое-то время они все пытались притворяться, что это было не так, но какой смысл отрицать это теперь, при всех этих трубках и кислородных подушках, при хрипе смерти сквозь его влажный кашель? Тем временем кому-то приходилось удерживать ферму на плаву. Она была небольшая, но каждый раз, когда Чарли приходил с болота, дел тут хватало: накормить скот, собрать сено, не говоря уже о ремонте дома и обслуживании трактора. Каждую ночь он падал в постель измотанным и опять вставал в шесть утра на смену на болоте. Конца этому не было видно. Чарли возмущался своим положением и в то же время ощущал вину за то, что не делал больше. Он с волчьей жадностью проглотил свою еду, стремясь заполнить грызущую пустоту в животе и убраться отсюда. На его тарелке оставалась лишь одна вареная картофелина, когда из гостиной вышла мать, неся поднос с наполовину съеденным обедом отца; каждый день он съедал чуть-чуть меньше, чем за день до этого. Елейная музыка по радио неожиданно оборвалась, и ее сменил тяжелый барабанный бой, провозглашавший о серьезности того, что должно за ним последовать:
— А вот и последние новости от «Радио Мидлендз». Гарда начала расследование смерти мужчины, чье хорошо сохранившееся тело было найдено в Лугнабронском болоте сегодня днем. Тело было найдено археологами, работавшими на участке, и личность умершего еще не установлена. Вскрытие будет проведено утром; Гарда изучает случаи пропажи людей в районе.
Диктор продолжил успокаивающе бормотать, рассказывая об уменьшении очередей за пособием по безработице и дотациях на строительство сельских дорог, но Чарли сосредоточился на выражении лица матери, выгружавшей в раковину тарелки с подноса. Она была где-то далеко от него, далеко от его отца, далеко отсюда. Чарли часто разглядывал мать, отмечая их сходства и различия: он унаследовал от нее бледную и слегка веснушчатую кожу, скулы, нос и линию роста волос. Иногда мама словно светилась изнутри, а иногда, как сейчас, была недосягаема, будто ее видно было сквозь темное окошко, в котором, если подойдешь поближе, увидишь только собственное отражение. Может, она, как и Чарли, не представляла, как собрать ускользающие бесформенные мысли и начать преобразовывать их в слова. Внезапно память перенесла его обратно на болото, и он снопа увидел темный, сырой торф вокруг изуродованной головы мертвеца.
— Я его видел, — сказал Чарли.
Она повернулась к нему, словно только что пробудилась от сна.
— Кого?
— Мертвеца на болоте. Он был весь черный…
