тридцати. Все говорили, что лето 44-го будет жарким. Но Гретхен не могла и припомнить лета, которое бы не было жарким и сухим, — лета, когда ветер не гонял бы по городу пыль, скрывающую дома и превращающую небо в чумазый апельсин. В кафе они протирали все влажной тряпкой, но пыль все время проникала в кабинки, на столы и стулья, и даже дома везде лежал тонкий слой пыли.
В тот майский день пыли не было. Небо сияло острым, ярким, чистым синим цветом, и Гретхен крепко придерживала шляпу на голове: оклахомский ветер сгибал деревья и разбрасывал мусор по улицам. Добравшись до офиса «Газетт», она уставилась на дверь и вдруг так перепугалась, что чуть не убежала. Разве она справится? Она была редактором школьной газеты «Вой волка», и миссис Джекобс хвалила ее заметки. Одну из них, о Милларде, она послала на межшкольный конкурс. После победы в этом конкурсе Гретхен ощутила и радость, и счастье, и грусть. Миллард гордился бы ею. Миссис Джекобс посоветовала Гретхен вырезать все свои заметки — она их называла «вырезки» — и показать мистеру Деннису.
Вот так и случилось, что Гретхен со взмокшими ладонями и спазмом в животе открыла дверь редакции и оказалась в квадратной комнате с полудюжиной столов. Слева красовалась вывеска «Отдел рекламы». Пронзительно звонил телефон, а в углу клацал телетайп, выплевывая бесконечную ленту. Миссис Джекобс водила весь их класс в «Газетт» прошлой осенью и особенно радовалась, что показала своим ученикам телетайп — последнее, после арендованной телеграфной линии, достижение «Юнайтед Пресс». Занят был лишь один стол. За ним ослепительно лысый, если не считать седой челки, коренастый мужчина печатал, как пулемет. Из керамической пепельницы в форме штата Оклахома клубился дымок трубки. У дальней стены резко распахнулась дверь. Гретхен обволок запах горячего металла. Старик с длинными бакенбардами и пышными седыми усами просунул голову в комнату и закричал, стараясь заглушить лязгающий шум: «Бумагу так и не привезли, Уолт. Проверь-ка еще раз». Дверь захлопнулась, обрывая металлический грохот линотипов, и в редакторской стало тихо. Гретхен медленно подошла к занятому столу: «Мистер Деннис?»
Он продолжал сидеть, сгорбившись над огромной старой печатной машинкой, глаза его щурились от напряжения, пальцы летали по клавишам.
— Мистер Деннис?
Редактор обернулся. Глубокие морщины покрывали его круглое лицо, уголки рта загнулись вниз. Под щетинистыми бровями блестели зеленовато-голубые глаза.
— Чего тебе, девочка? — буркнул он недовольно.
Гретхен захотелось убежать. Но он говорил миссис Джекобс, что ему срочно нужны люди. Тогда она протянула папку со своими вырезками. Рука ее дрожала.
— Миссис Джекобс сказала, что я могу принести свои заметки. Я Гретхен Гилман.
Редактор схватил трубку, глубоко затянулся. Косматые брови торчали пучками, как у филина. Он резко бросил:
— Я ей объяснял, что мне нужен мальчик. А она утверждала, что подходящих нет. Поэтому, значит, пришла ты. — На местоимении он сделал неприятное ударение. — Сколько тебе лет, девочка?
Гретхен вытянулась, насколько позволяли ее пять футов три дюйма.
— Почти четырнадцать. — Ей же будет четырнадцать в сентябре. Это ведь почти, так?
— Четырнадцать. — Мистер Деннис тяжело вздохнул. — Будь проклята эта война. — Он попыхтел трубкой, буравя ее блестящими глазами. — И что же, девочка, ты умеешь писать?
— Да. — Ответ прозвучал четко и резко, как треск выхлопной трубы заводящейся старой машины мистера Джемисона, как звон колоколов в католической церкви воскресным утром, как огромные черные заголовки во вчерашних газетах об отступлении немцев под Монте-Кассино.
Редактор изучал ее с минуту, затем потянулся за вырезками и, полистав их, начал читать одну. Это тянулось слишком долго: он явно принялся перечитывать. Потом поднял глаза и окинул ее хмурым нетерпеливым взглядом.
— Не верю, что от женщин может быть толк в журналистике. Разве что для раздела «Общество». — Он произнес «опчество», вложив в это слово все презрение репортера к такой ерунде, как этот раздел. — Но идет война. — Он ткнул пальцем в ее заметку. Чуть наклонившись, Гретхен заметила, что это была статья о Милларде. — Об этом ты, похоже, знаешь. Ладно. Попробуем. — И он протянул ей вырезки. — Можешь начинать прямо сейчас. Займи вон тот обычный желтый стол. За тем, что покрыт металлом, сидит Вилли Херст, он ведет спортивный раздел. Он уже несколько лет как на пенсии, но вернулся меня выручить. Сейчас он на свадьбе внука в Сан-Антонио. За столом, по которому прошел торнадо, сидит Ральф Кули. Он раньше работал на ИНС.
У Гретхен расширились глаза. ИНС! Она не была знакома ни с одним настоящим репортером из телеграфного агентства. Миссис Джекобс ей все рассказала о трех: «Интернэшнл Ньюс Сервисиз», «Ассошиэйтед Пресс» и «Юнайтед Пресс». Этими длинными названиями никто не пользовался. Для всех они были просто ИНС, АП, ЮП. Стать репортером для одного их этих агентств для Гретхен было все равно что заполучить ковер-самолет.
Мистер Деннис раздраженно раздул щеки.
— Раньше работал. — И добавил, сухо и немного печально: — Пришлось взять его. Никого не осталось. Джо Боба Террелла призвали, на прошлой неделе уехал. — Он дернул головой. — Стол с розой в вазе — Джуэл Тейлор. Общество. Возьми телефон, позвони в полицейский участок, спроси, нет ли у них чего нового в журнале регистрации. Можешь приходить каждый день после уроков. Посмотрим, что у тебя выйдет. Если сработаемся, возьму тебя на полный день, как закончишь школу. Пять баксов в неделю.
Когда с бешено колотящимся сердцем Гретхен отходила от его стола, редактор окинул взглядом ее шляпу:
— В следующий раз лучше приходи в школьной одежде.
И вот она, репортер «Газетт», совершает свой обход. В здании суда Гретхен перескакивала через две ступеньки. Кажется, она так недавно переступила порог редакции «Газетт», а сейчас уже почти освоилась. Она все еще напрягалась от каждого оклика мистера Денниса, но он больше не смотрел на нее сердитыми глазами. Вчера, закончив статью о планах Роуз Дру поехать в Сан-Диего, чтобы повидаться с мужем, младшим морским офицером, до его ухода в рейс, Гретхен едва решилась сдать ее. Она положила статью рядом с печатной машинкой, вставила чистый лист бумаги и начала в привычной для мистера Денниса манере:
«В следующий вторник миссис Уилфорд Дру сядет в поезд на Калифорнию в надежде проститься с мужем прежде, чем его корабль отправиться к театру военных действий в Тихом океане. Миссис Дру восемь лет проработала в салоне красоты Озгуд. Она…»
Гретхен вырвала лист и бросила его в урну. Затем взяла результат своей первой попытки, скрепила три страницы и положила в лоток входящих рукописей на столе мистера Денниса. Вернулась к своему столу и стала печатать список собраний клуба штата, напряженно ожидая, когда мистер Деннис прочистит горло — этот шумный рев предшествовал потоку нетерпеливых наставлений.
Он прочистил горло.
— Девочка.
Гретхен сжалась и замерла. Он в бешенстве? В его голосе появилась забавная новая интонация. Неужели он ее уволит? Это же надо быть такой дурой! Надо было писать как положено…
— Девочка, — да это просто какое-то рычанье! — Как твое полное имя?
Она обернулась.
— Гретхен Грейс Гилман, сэр.
— Ясно. — И он снова принялся за работу.
Когда отпечатали первые экземпляры свежего выпуска, он бросил ей один, нацепил панаму и отправился в кафе «Виктория» пить кофе. Гретхен развернула газету и на первой странице, сразу под сгибом, увидела свою статью:
«Мне надо ехать. Сердцем чувствую, надо ехать». Роуз Дру комкала носовой платок. Она посмотрела
