Письмо из дома

на фотографию своего мужа, Уилфорда, и…

Г. Г. Гилман… Гретхен схватила газету, выскочила из редакции и понеслась через дорогу, не обращая внимания на красный светофор и сигналы грузовика. Она распахнула входную дверь и побежала в кухню, мимо мистера Денниса, сидевшего за стойкой с доктором Джемисоном и мэром Буркеттом. Проскочив дверь-вертушку, она закричала:

— Бабушка, бабушка, смотри!

У бабушки слегка разметавшаяся корона светлых кос и раскрасневшееся, усталое лицо. Она вытерла о фартук руки, все в муке, взяла газету и близоруко начала всматриваться, куда показывала Гретхен.

— Wunderbar, mein Schatz, wunderbar. — Газету она разложила на деревянном столе возле холодильника. — Мы ее вырежем и повесим, чтобы все видели. Wunderbar.

Гретхен подхватила бабушку за руки и закружила ее в танце по кухонному линолеуму.

А теперь она стоит у здания окружного суда, похожего на маленький замок из глыб красного песчаника.

Здание увенчивало небольшой подъем городской площади. Во все четыре стороны от него спускались газоны. На древках колыхались американский и оклахомский флаги. Вдоль тротуаров, ведущих к четырем входам в здание, установили темно-зеленые деревянные скамейки. Под двумя огромными трехгранными тополями на углу Симаррон и Бродвея пристроился застекленный пассаж. Главная лестница здания суда, широкая и плоская, выходила на Мейн-стрит. Окружной секретарь, уполномоченный, налоговый инспектор и казначей занимали первый и второй этажи; зал суда, кабинеты судебного секретаря, окружного судьи и адвоката располагались на третьем. Сначала Гретхен справится о новостях у судебного секретаря, посмотрит, не было ли сегодня исков, а потом спустится в цоколь в офис шерифа. Мрачный зеленый коридор за его офисом вел к зарешеченной двери и трем камерам.

Гретхен потянула за большую бронзовую дверную ручку. Провела рукой по лицу. Негоже гордиться, говорит бабушка. Никому на свете она не смогла бы объяснить, что для нее означало увидеть свое имя под статьей. Она словно оседлала громадного черного жеребца и теперь неслась по радуге, все выше и выше. Потянув на себя дверь, Гретхен вгляделась в свое отражение в запыленном стекле. Вот так. Теперь она выглядела серьезно, почти строго.

Дверь вела в широкий коридор со стенами из крапчатого мрамора, зеленоватого с золотыми точками. Пол был темно-зеленый, цементный. Неподвижный воздух хранил запахи людей, даже когда в здании суда никого не было: хранил резкую сухость сигаретного дыма, застарелого и недавнего; слегка улавливался и лак — стены из орехового дерева только что обновили, — и аммиачный запах от только что вымытых сторожем полов.

Босоножки чуть скользили по мокрому полу. Гретхен уже взялась за тяжелую бронзовую ручку кабинета окружного секретаря, когда на улице взвыла сирена. Девочка развернулась, проехалась по влажному мрамору и побежала к лестничной площадке в конце холла. Там она толкнула скрипучее окно, высунула голову. Черно-белая патрульная машина с включенной красной мигалкой и воющей сиреной выехала со стоянки возле мэрии, вырвалась на Симаррон-стрит и помчалась на запад. Когда она вывернула на Кроуфорд, завизжали покрышки и автомобиль скрылся за вязовой аллеей. В городе было две патрульных машины: сержант Холлиман ездил в первой, а сержант Петти — во второй. Город еще не оправился от потрясения, вызванного сержантом Петти. Никто и сроду не слыхивал о женщине-полицейском! Но начальник полиции Фрейзер выпятил красный подбородок и поинтересовался, что ему прикажут делать, когда все дееспособные мужчины в армии. Лично он считает, что если женщина может сваривать бомбометатели, то почему бы ей не патрулировать городские улицы? Вообще-то сержант Петти, худая, тощая женщина с продолговатым лицом, всегда дежурила днем, из-за чего Кенни Холлиман, конечно, ворчал, но что поделаешь, война.

Вернувшись в вестибюль, Гретхен вышла на Симаррон и побежала, несмотря на жару. На улице переждала, пока процокает запряженная повозка. Повозок сейчас было много: покрышки и бензин не достанешь. Полицейский участок, пожарная служба и офис мэра размещались в одноэтажном кирпичном здании. Дверь в полицейский участок оказалась заперта.

Гретхен ворвалась в здание, окинула взглядом длинное помещение. За деревянной перегородкой стояло несколько столов, почти как в редакции «Газетт», только вот единственный звук здесь доносился из приглушенного радиоприемника, а на столах царил полный порядок: бумаги сложены, а не разбросаны. Дверь в кабинет мэра была открыта, в комнате полумрак.

Миссис Моррисон с пухлым сияющим лицом встала ей навстречу.

— Привет, Гретхен. Хочешь взглянуть записи? Сейчас дам тебе журнал.

— Я слышала сирену. — Гретхен устроилась за перегородкой с пачкой бумаги и карандашом наготове. — Была авария? — В том месте, где 66-я федеральная поворачивала из города, был крутой изгиб и лишь маленький участок обочины перед оврагом.

Миссис Моррисон принесла свой гроссбух к перегородке.

— Нет. Просто вызов на Арчер-стрит. Но тебе это не нужно. «Газетт» не занимается звонками о домашних скандалах.

Арчер-стрит? Ее улица. Полдюжины квадратных каркасных домиков вдоль грунтовой дороги. Гретхен всех там знала.

Она склонилась над списком происшествий. На этот раз четыре. Два превышения скорости, вождение в нетрезвом виде, кража. Глаза у Гретхен загорелись. Мистер Деннис заинтересуется кражей пугала с фермы Холлиса. Из этого может получиться неплохая статья. Зачем кому-то понадобилось красть пугало? Переписывая все это печатными буквами, она нахмурилась:

— Здесь нет ничего про Арчер-стрит.

— Вызов только что поступил, но, как я и сказала… — Миссис Моррисон наклонилась и достала коробку твердых леденцов из-за перегородки, — Уолт не занимается такими новостями. Семейные неурядицы, нет смысла их усугублять.

Она протянула Гретхен коробку.

Девочка улыбнулась:

— Спасибо, миссис Моррисон. — Она взяла кислый вишневый шарик, хотя от него просто скулы сводило. Леденец напомнил ей вишневые фосфаты в аптеке Томпсона. Гретхен не ходила в аптеку днем с тех пор, как возле атолла Тарава в корабль Милларда попала торпеда. Прежде дети собирались там по вечерам в пятницу, ну а она приходила каждый день. Сейчас Гретхен пыталась отодвинуть подальше воспоминания о Милларде, его густых рыжих кудрях и круглом лице, и о том, как он педантично поправлял ее, когда она попросила вишневый «фофсат». Забавно, что никто в мире не знал об их шутке, а сейчас о ней знает только она. Она не написала о вишневых фофсатах в своей статье о Милларде. Зато написала, как он старался занять место старшего брата, когда Майк ушел на войну, как учился делать шоколадное молоко и драже, как играл на тубе в ансамбле и ставил химические опыты в сарае за домом Томпсона, как он любил звезды, музыку и определение размерных стрелок на чертежах. Она не написала, как сильно он любил одну старшеклассницу и почему записался во флот. Может, это была бы самая лучшая статья, но она будет хранить ее в своем сердце. Вместе с вишневыми фофсатами.

Гретхен сосала леденец и заканчивала записи об арестах. Перевернув сложенный лист бумаги, он подняла глаза на миссис Моррисон:

— Пусть так, но я бы хотела получить информацию. Мистер Деннис говорит: спрашивай и добьешься.

Миссис Моррисон звонко и мило рассмеялась:

— Ты говоришь совсем как Уолт! Никакого стыда у этого человека. В общем, одна из этих самых историй. Нам позвонила миссис Крейн и сказала, что у двери рядом с домом Татумов слышали крики и визг. В чем дело — неясно, но все знают, что сейчас Клайд в увольнительной до отхода судна, а Фей, пока он был в отлучке, вовсе не сидела дома по вечерам. Может, Клайд кое-что прослышал о ее похождениях. Не скажешь, что она подает хороший пример своей девочке. — Тонко подведенные брови миссис Моррисон