— Вот как? Жаль. — Он явно говорил искренне. — Пожалуйста, садитесь. Выпьете кофе? Это...
— ...не «Нескафе», — улыбаясь, закончила она за него. — Да, пожалуйста. Было бы очень приятно.
Не сводя с нее глаз, Попадреус позвонил и попросил сделать кофе. Когда он положил трубку, Дебора подалась вперед и решила перейти к делу.
— Я не отниму у вас много времени. Я лишь хочу рассказать, зачем вообще сюда приехала.
Он напряженно выпрямился, словно готовясь услышать плохие новости.
— Я приехала сюда не просто как туристка, — продолжала Дебора. — Человек, у которого я работала, который основал и финансировал наш музей, несколько дней назад был убит. Я нашла его тело в комнате с маленькой, но, очевидно, богатой коллекцией греческих древностей, которую, как я думаю, он намеревался завещать музею. Кое-что, однако, пропало. Полагаю, это было тело в погребальной маске и другие ценности, похороненные вместе с микенским царем эпохи бронзы. Ричард — тот убитый — считал, что все это найдено Шлиманом и нелегально вывезено в Германию. В конце войны немцы попытались вывезти останки в Магдебург, а оттуда в Швейцарию, но их перехватило американское танковое подразделение. Коллекция попала на черный рынок, ускользнув из рук по крайней мере одного заинтересованного коллекционера и русского правительства, которое хотело забрать ее в Москву, как раньше они забрали золото Трои. Я также думаю, что Ричард считал это тело останками самого Агамемнона.
Возникла пауза.
— А как считаете вы? — спросил директор музея. Его голос был тихим и ровным, продуманно ровным. До сих пор он ничем не выказал потрясения или недоверия. Но Дебора их и не ожидала.
— Если там действительно было тело или его фрагменты, — ответила она, — я совершенно уверена, что это не Агамемнон. Я также уверена, что погребальную маску и другие дары изготовил местный греческий ремесленник в конце девятнадцатого века. Как они попали в Германию и при чьем содействии, я сказать не могу, но теперь знаю, что произошло с ними в конце войны и что в результате они оказались в тайной комнате при маленьком музее в Атланте.
Принесли кофе. Пока чашки и прочее расставляли на столе, оба собеседника молчали, осторожно поглядывая друг на друга.
— Очень интересно, — произнес Попадреус. — Однако любопытно, почему вы рассказываете об этом мне.
Избегая ее взгляда, он сосредоточенно клал сахар себе в кофе.
— Мне кажется, вы знаете почему, — ответила Дебора.
— Правда? — В голосе слышался не столько вопрос, сколько вызов. — И почему?
— Мне кажется, что греческое правительство получило известие — возможно, через ваше учреждение, — что с производимых Шлиманом раскопок было тайно вывезено некое тело, что его прятали в Германии почти пятьдесят лет, а потом еще пятьдесят — где-то в другом месте. Оно в Атланте, и нынешнего владельца можно убедить вернуть его на родную землю. Возможно, он даже предложил отдать тело и некоторые другие ценности, но взамен остальная часть коллекции осталась бы в Соединенных Штатах. Может быть, министр культуры и древностей (которого я случайно встретила в этом самом здании) хотел решить этот вопрос. Возможно, он санкционировал значительное вознаграждение, чтобы вернуть недостающие предметы в интересах греческой национальной и культурной самобытности.
Попадреус долго молчал, потом вздохнул и улыбнулся.
— Интересно, — произнес он. — Разумеется, вы делаете выводы всего лишь на голом предположении, но все равно интересно.
— Спасибо, — отозвалась Дебора, пригубив кофе.
— Так интересно, что на самом деле мне любопытно было бы услышать окончание вашей истории.
Он не поддразнивал ее, не отвергал то, что она говорила. Что-то еще проявилось в его глазах. Знание и печаль. Это было приглашение, почти мольба, и оно обещало не только вопросы, но и ответы.
— Ладно, — кивнула Дебора. — Что ж, я бы рассказала, как двое экспертов по микенским предметам, вероятно, работающие в вашем музее или, так или иначе, подчиняющиеся ему, отправились в Атланту, чтобы встретиться с владельцем коллекции и договориться о возвращении тела в Грецию — в ожидании экспериментального подтверждения его подлинности. Примерно в то же самое время в Атланту, чтобы завладеть коллекцией, приехал и некий русский, хотя, действовал ли он сам по себе или служил своей стране, мне неизвестно.
Во всем этом она была совершенно уверена. Однако у истории было две различные концовки, и Дебора не знала, какую излагать первой.
— Когда греки увидели вещи, они захотели забрать их немедленно, но у владельца возникли возражения, и результатом стали некие разногласия, обернувшиеся насилием...
Попадреус жестом остановил ее. Секунду он просто сидел, подняв ладонь, со слегка страдальческим выражением на лице, а когда заговорил, Дебора поняла, что ее тон явственно выдал неуверенность.
— Давайте попробуем другой вариант концовки.
— Увиденное производит сильное впечатление на двоих посредников — атташе по культуре, или как уж пожелаете их назвать, — начала Дебора, — настолько сильное, что они хотят забрать тело с собой для дальнейшего осмотра. Ричард соглашается и разрешает им взять витрину с телом и погребальными дарами. Он рад, что тело Агамемнона вернется в Грецию, и по-прежнему намерен передать оставшуюся часть коллекции музею. Уже после ухода забравших тело греческих посредников появляется кто-то еще и обнаруживает, что опоздал и пропустил сделку, которую надеялся предотвратить. Этот человек убивает и Ричарда, и русского, который изображал из себя бродягу, чтобы следить за происходящим в музее. Тем временем греческие посредники тщательно изучают тело и приходят к выводу, что оно не подлинное. Они решают не отправлять его в Грецию и скрываются, боясь попасть под подозрение в убийстве Ричарда.
— И, — уныло добавил директор музея, — поставить в неудобное положение свое правительство. Глупо зайти так далеко, чтобы получить подделку, не имеющую исторической и культурной ценности.
Дебора понимала, что на более прямое признание ее правоты рассчитывать не приходится.
— Значит, Ричарда убил кто-то другой? — спросила она.
— Греческий народ по праву гордится своим прошлым, — сказал Попадреус. — Это помогает нам сохранять чувство того, кто мы есть. Но я не верю, что грек — кто бы он ни был — одобрил бы убийство живого человека ради того, чтобы привезти домой мертвого.
Он помолчал и словно съежился, признав свое поражение.
— Ричард Диксон был человеком принципиальным и другом греческого народа. Предмет, который он предложил, оказался не тем, чем он его считал, — чем не материал для древней трагедии? Горькая и дорого обошедшаяся нам пилюля... Примите мои искренние соболезнования.
Дебора уставилась в пол. Она не знала точно, кого он имел в виду, говоря о «нас», Но вроде бы и ее тоже, и это неожиданно ее тронуло. Никакого подходящего ответа в голову не приходило.
— Вы опоздаете на самолет. — Попадреус встал.
Дебора тоже встала, заставив себя улыбнуться:
— Спасибо за кофе. Он у вас замечательный.
— Здесь вам будут очень рады. Всегда.
Интерлюдия
Два дня назад Рэндолфу Фиц-Стивенсу исполнилось восемьдесят семь. Врачи говорили, что ехать неразумно, возможно, даже опасно, но он отмахнулся от предупреждений. Рэндолф ждал этого полжизни и не собирался отказываться от задуманного. Больше полувека рылся в архивах и ведомостях, финансировал погружения, инициировал международные запросы. Полвека без результатов — только насмешки всех тех, кому он доверялся. Всех, кроме сына. Маркус захотел бы быть рядом, увидеть утраченное сокровище, но
