Маркус отговаривал бы его ехать в нынешнем состоянии, так что пусть лучше остается в неведении.
Еще несколько дней, и Агамемнона, царя Микен, привезут в Англию! Потом — и только потом — начнутся переговоры с Британским музеем. Если Рэндолф сам не доживет до того дня, когда героя Троянской войны положат под фризом Парфенона, спасенным лордом Элджином, организационные вопросы утрясет Маркус.
Он еще тогда понял, что с бумагами не все чисто. Неразбериха последних дней войны и последовавших за ними первых дней мира была административным кошмаром. Неудивительно, что бессовестные американцы смогли ускользнуть с грузом, который обязаны были отправить в другое место, и что проследить дальнейшую судьбу груза по документам не удалось. Однако он и помыслить не мог, что его драгоценное сокровище затонуло вместе с каким-то безвестным кораблем и что через пятьдесят лет в результате движения подводной отмели обломки этого корабля вынесет на скалы у берегов Бретани.
Двенадцатилетний мальчишка нашел полусгнивший от морской воды ящик, из которого вынул несколько безделушек, чтобы продать в местной антикварной лавке. Только когда Маркус наткнулся на обсуждение древности некоей амфоры, он понял, что читает о бесценных реликвиях, за которые его семья уже заплатила много лет назад. Пережило ли само тело путешествие и — хуже того — годы под водой? Зависит от методов консервации. Но если уцелел хотя бы осколок кости, это окупит все деньги, все годы.
Посредник утверждал, что содержимое не пострадало, хотя не мог обосновать это утверждение ничем, кроме смутных ощущений. На вопросы о возможном участии других покупателей он отвечал уклончиво, но Рэндолф не сомневался, что перебьет любую цену. Он по-прежнему хранил фотографии — теперь сильно выцветшие и помятые, — полученные несколько десятков лет назад от пройдохи-американца. Он должен сам лично заявить о праве собственности. С какой стороны ни посмотреть, эти ценности уже его.
Англичанин сидел за металлическим столиком в кафе и ждал. Посредник опаздывал на час. Рэндолф цедил чай (или как еще можно назвать результат помещения пакетика с заваркой в чашку чуть теплой воды) и пытался не думать о том, как поедет назад, даже мельком не увидев посредника — не говоря уже о самом теле.
Через деревенскую площадь, устремив взгляд на дворик кафе, широко шагал какой-то человек.
Наверное, посредник.
Раздражение Рэндолфа из-за того, что его заставили ждать, растаяло как туман.
— Мистер Фиц-Стивенс? — уточнил незнакомец, усаживаясь напротив. — К сожалению, мсье Тибодо задержался. Надеюсь, вам смогу помочь я.
— Он не присоединится ко мне? — спросил Рэндолф. Туман возвращался — еще гуще, чем обычно, и на секунду горло перехватило.
— Вопрос скорее в том, присоединитесь ли вы к нему... Вы не возражаете против короткой прогулки? Моя машина припаркована на другой стороне площади.
— Куда едем? — спросил Рэндолф, медленно поднимаясь.
— На пляж, — беззаботно ответил незнакомец. Он говорил без всякого акцента.
Они шли пешком, потом ехали на машине, потом снова шли по твердому темному песку — всего в нескольких сотнях ярдов от места крушения «Сен-Ло», от его развороченного затонувшего корпуса. Небо было затянуто тучами и с каждой минутой темнело, обещая дождь, даже ливень. Рэндолф забыл зонт в кафе. Ноги болели — сегодня он прошел уже больше, чем обычно проходил за неделю.
— Интересно, — сказал его спутник. — Что именно, по-вашему, в этом ящике?
— Тело Агамемнона, царя Греции, сохраненное Генрихом Шлиманом, вместе со всеми погребальными принадлежностями, — ответил Рэндолф. Он произнес это нараспев, словно молитву, благоговейно: знакомый символ веры. — А еще носовая фигура галеона. Впрочем, меня она не интересует.
— Что-нибудь еще? — Спутник сухо улыбался, и хотя Рэндолф не раз видел подобные улыбки, когда рассказывал о том, что, по его мнению, находилось на борту «Сен-Ло», в этой ощущалось что-то другое, более холодное. Он вдруг осознал, что высматривает на пляже людей, и ощутил укол тревоги, что вокруг никого нет.
— А чему еще там быть? — ответил он вопросом на вопрос, стараясь скрыть волнение за горьковатой иронией.
Спутник хохотнул — с какой-то высокомерной издевкой.
Они обогнули длинный, неправильной формы выход скальной породы, отвесно поднимающийся из блестящего, умытого морем песка.
— Вам смешно? — Рэндолфу определенно не нравился этот человек.
— Пятьдесят три года, — произнес тот с нескрываемым презрением, — и вы все еще понятия не имеете, с чем связались! Богом клянусь, убить вас — значит проявить милосердие. А вот, кстати, мсье Тибодо.
Тело лежало за скалой лицом вниз, наполовину погруженное в поднимающийся прилив, так что волосы ненадолго всплывали с каждой волной.
— Кто вы? — спросил Рэндолф, не в силах отвести взгляд от тела.
— Всего лишь еще один горько разочарованный клиент посредника, не сумевшего в достаточной мере учесть требования всех заинтересованных сторон, — ответил тот, с кривой усмешкой разглядывая убитого.
К собственному изумлению, Рэндолф улыбнулся:
— Значит, у вас его тоже нет.
— Будет, — прозвучал ответ. — А вы уже не сможете никому рассказать, где оно.
— Мой сын найдет вас, — сказал Рэндолф. — И найдет Агамемнона.
— Знаете, — заметил убийца, — мне страшно не хочется, чтобы вы умирали таким самоуверенным. А что, если я расскажу вам об этом ящике то, чего вы не знаете, и только потом убью? Поверьте, это сотрет с вашего лица высокомерную усмешку. Ну? Предпочитаете умереть в неведении или хотите узнать, что именно так бестолково искали все эти годы?
Рэндолф заколебался, полный сомнений, и, приняв молчание за согласие, убийца вытащил необычный нож с очень длинным прямым лезвием, а потом заговорил.
Старик упал очень медленно, широко открыв глаза, пораженный не столько пронзившим грудь клинком, сколько вбитой в мозг мыслью, — мыслью, которая несла его на волне ужаса, как воды Атлантики скоро вынесут его на бледный песок у подножия дюн.
Часть III
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Хотя «Каддиш» читается в память ушедшего, в нем нет упоминания о смерти. Скорее это сделанное среди нашей скорби признание, что Всевышний справедлив, хотя мы не всегда постигаем Его пути. Когда смерть, кажется, сокрушает нас, отрицая жизнь, «Каддиш» возрождает нашу веру в ценность жизни. Через «Каддиш» мы открыто обнаруживаем наше желание и намерение принять связь с еврейской общиной, которую имели при жизни наши родители. Продолжая цепь традиции, связывающей поколение с поколением, мы выражаем нашу неугасимую веру в любовь и справедливость Всевышнего и молим, чтобы Он ускорил день, когда Его царствие будет наконец установлено и землю наполнит мир.
Глава 51
