конспиративной квартире, ребята решили еще раз подшутить над зеленорубашечником, а то он, наверно, очень скучает без их проделок.
Шефчик-старший предложил было набить ствол его автомата порохом: он где-то вычитал, будто это очень интересно, так как порох с треском разорвет автомат. Все согласились, но отложили на неопределенное время, поскольку пороха у них не было, а достать его негде. Решили пока ограничиться более безобидной шуткой: подвести электрический ток к дверной ручке зеленорубашечника, чтоб его основательно потрясло. Шефчик-старший тут же вызвался раздобыть завтра необходимый инструмент и в воскресенье, когда зеленорубашечника не бывает дома, подвести электрический ток к ручке. Но заявил, что сделает это лишь при том условии, если ему позволят взорвать автомат, ибо порох он обязательно достанет. Что поделаешь, такой уж Шефчик-старший! Если что-нибудь втемяшится ему в голову, колом не выбьешь.
После заседания ребята разошлись кто куда, и Габи остался наедине со своими тревогами. Ведь недаром он — председатель, на нем лежит вся ответственность, так что тревожиться есть о чем. Во- первых, надо проследить за обещанием Шефчика- старшего, взявшегося подключить ток к двери… ну и о порохе тоже подумать… Это раз. Потом остается Дуци, которую постоянно подстерегают опасности, потому что ее в любую минуту могут обнаружить и узнать, что она не мальчик, а девочка. Это два. Наконец, завод, который собираются украсть… Это три. Однако остаток дня прошел без всяких треволнений. Наступила суббота.
Субботнее утро было чудесным, солнечным. Но как ни странно, это сияющее, столь редкое для осени солнце не очень радовало Габи, ушедшего в свои заботы и тревоги. Правда, ребята — и в том числе Габи — побегали по двору, погоняли на улице мяч, даже прокатились на проезжавшем мимо возу и доехали до самого угла улицы… Но все это было не то.
После обеда отец прилег вздремнуть, мама хлопотала на кухне, весело позвякивая посудой. Потом в комнате водворилась такая тишина, что слышно было легкое посапывание отца и унылое жужжание осенней мухи. Габи прислушивался к звяканию посуды, к посапыванию отца, к жужжанию мухи и в тетрадке для домашних заданий рисовал зеленорубашечника па тоненьких, кривых ножках, с круглым брюшком. Он так увлекся работой, что даже высунул кончил языка от усердия, и уже собирался было приделать голову к пузатому туловищу, как раздался мощный взрыв, потрясший весь дом.
«Ну и дела!.. Значит, Шефчик-старший все-таки взорвал автомат зеленорубашечника!..» — промелькнуло у Габи в голове. Он оцепенел от ужаса, предвидя последствия взрыва. Отец проснулся и недоуменно заморгал глазами. Мама выскочила из кухни и испуганно спросила:
— Что это? С вами ничего не случилось?..
Не успела она договорить, как последовал новый взрыв, потом третий, четвертый, а может, и пятый. Задребезжали стекла, с потолка, словно снег, посыпалась штукатурка. На кухне с грохотом сорвался со стены медный таз. Затем наступила мертвая тишина. Они молча сидели и ждали еще чего-то, а Габи подумал, что Шефчик-старший основательно поработал, может, даже взорвал и самого зеленорубашечника…
Вдруг послышался какой-то шум. На балконе, во дворе, в дверях, в окнах появились люди и принялись переспрашивать друг у друга, что же произошло. Но никто ничего не знал. Только одно было ясно: где-то что-то взорвалось. Но что и где именно — мнения разделились. Кто-то сказал, что это завод Ганца на Вацском проспекте. По мнению других, как раз наоборот, взорвался завод Вайса Манфреда на Чепеле. Третьи клялись и божились, что взлетела на воздух Опера. Нашлись даже и такие, которые обрекли на погибель знаменитую цитадель на горе Геллерт. Но для Габи было достоверным лишь одно: Шефчик- старший все-таки не подорвал зеленорубашечника, и это было главное.
Конец спорам положил звон разбитого стекла, вылетевшего из окна квартиры зеленорубашечника.
— А это еще отчего? — раскрыл от изумления рот Тыква.
Откуда-то появился Шефчик-старший и принялся усердно объяснять, что воздушная волна ведет себя иногда довольно странно. Недаром еще вчера по радио говорили, что и через полчаса после взрыва, когда уже все о нем забудут, случаются необъяснимые вещи… Ну, а об этом же случае надо бы непременно рассказать по радио, чтоб все знали, как оно бывает…
Шефчик-старший наверняка бы продолжал свои объяснения и дальше, если бы в этот момент в воротах не появился его отец и, кому-то грозя кулаком, заявил во всеуслышание:
— Бандиты! Взорвали мост Маргит.
Шефчик-старший неторопливо подошел к Габи.
— Видал! — торжествующе зашептал ему на ухо. — Коли можно взорвать мост, то автомат и подавно!
Услышав такую невероятную новость, весь дом загудел.
— Но кто взорвал? — спросила тетя Чобан.
— Скорей всего, немцы, — буркнул дядя Варьяш.
— Злодеи! — выкрикнула тетя Шефчик.
Габи отошел от Шефчика-старшего, заметив, что доктор Шербан спускается по лестнице. Спрятавшись в подворотне, Габи подождал его и, когда доктор поравнялся с ним, дернул за пальто. Тот обернулся и вопросительно посмотрел на Габи.
— Здравствуйте, господин Шербан. «Ребята не подведут!» Возьмите меня с собой, — выпалил он одним духом.
— Куда? — удивился доктор Шербан.
— С собой. Я знаю: вы идете к мосту. Мне тоже надо посмотреть на мост. Это очень важно для ребят.
— Откуда ты взял, что я иду туда?
— Знаю, — убежденно ответил Габи. — Вы туда сейчас пойдете.
— Пожалуй, ты прав, — усмехнулся доктор. — Это действительно стоит увидеть своими глазами, чтобы запомнить на всю жизнь. Но мне еще надо кое с кем встретиться…
— Возьмите меня и на встречу, — попросил Габи. — Я буду вести себя тихо, как мышка.
— Ну ладно, будь по-твоему, — согласился доктор Шербан. — В конце концов ты — председатель, а я всего лишь советник.
Он протянул председателю руку, и они зашагали рядом. В тот ранний субботний вечер светило ласковое солнце, на улицах было много людей, и все они казались почему-то спокойными, безразличными, будто ничего особенного и не случилось.
— А между тем только теперь все и начинается… — вдруг буркнул доктор Шербан, отвечая на собственные мысли.
Габи спросил, что именно началось.
— Наверняка утверждать не берусь, — последовал ответ, — но что-то очень скверное, постыдное. Запомни этот день, Габи, и запиши в свою тетрадку для домашних заданий, что «сегодня началось». Это говорю тебе я, советник.
На проспекте Арена они сели в трамвай. Габи прижался носом к оконному стеклу так сильно, что кончик его совсем побелел, а от дыхания на стекле образовалось матовое пятно. Он внимательно глядел по сторонам: вот их трамвай обогнал ослиную упряжку, потом миновал казарму на углу улицы Лехел, во дворе которой суетились солдаты. У многих на рукаве красовалась широкая повязка со скрещенными посередине стрелами. Затем Габи принялся разглядывать пробегавшие мимо дома. У одного из них продырявлена крыша, другой наполовину разрушен, третий хоть и цел, но вместо стекол во всех окнах видна оберточная бумага…
У подземного перехода на проспекте Арена, там, где по мосту над головами людей ходят поезда, они вышли из трамвая и прошли под мостом. Мост трещал, звенел, скрипел, грохотал, словно собираясь вот-вот обрушиться, но так и не обрушился, и они без всяких происшествий добрались до улицы Подманицкого. Там на углу, у трамвайной остановки, их ждал какой-то человек. Доктор Шербан подошел к нему и кашлянул. Человек смотрел прямо перед собой и лишь краешком глаза поглядывал на Габи. Так и не повернув головы, он чуть приоткрыл рог и шепотом обратился к доктору Шербану:
— Что это за мальчишка?
