Сувенир

— О чем ты думала? — вдруг спросил Шон. — Вот только что?

Смущенная и расстроенная Энджела попыталась затолкать путеводитель в бардачок. Книга не влезала, и она засунула ее в кармашек на дверце.

— Да так. — Почему «только что»? Почему он спросил «только что»?

Шон глядел на нее, настойчиво ожидая ответа.

— О жизни, — хитро выкрутилась Энджела.

— О чьей жизни?

Она в задумчивости прикусила заусенец. Невероятно. Как ему это удается? Он знает! Нет, не может быть.

— У тебя бывали предчувствия? — спросила она, меняя тему разговора.

— Предчувствия? — Шон казался удивленным.

— Ну, ты понимаешь. Смутные подозрения. Такое чувство, будто вот-вот что-то случится — и оно случается.

Озадаченный Шон на минуту задумался.

— Не могу сказать, что бывали. Не знаю. Поправка. — Он усмехнулся. — Один раз у меня в школе было предчувствие, что я завалю французский. Но это, пожалуй, следует назвать догадливостью. — Он посмотрел на Энджелу. — А что? У тебя появились предчувствия?

— Не знаю. — Она уставилась на блестящую от дождя дорогу. — Может быть.

— Какие же?

— Точно не знаю.

— Нехорошие?

— Надеюсь, что нет.

Шон потянулся, взял ее руку и ободряюще сжал.

— А сны? — спросила она.

— Что — сны?

— Думаешь, в них что-то есть?

— Только то, что тебе хочется в них усмотреть.

— Они могут многое рассказать.

— О тебе самой — возможно.

Энджела прикусила губу.

— А что бы ты сказал, если бы я призналась… — Она замолчала, недоумевая, как выразиться. Тишину заполнило мерное пощелкиванье дворников. — Что сделала огромную глупость, — кое-как закончила она.

Шон обдумал ответ.

— Наверное, это зависело бы от того, насколько глупо ты поступила. — Он хохотнул и взглянул на нее. — Хочешь меня испытать?

Энджела не отрывалась от окна, чувствуя себя крайне неуверенно. Под дождем им навстречу на запряженной осликом телеге, груженой овощами, ехала одетая в черное старуха. Когда они проезжали мимо, Энджела мельком увидела ее лицо: обветренное, коричневое и сморщенное, как грецкий орех. Старушка когда-то жила в башмаке…

— Да? — спросил Шон.

Энджела посмотрела на него. Его светло-карие глаза глядели весело, оценивающе.

— Какую же глупость ты сделала?

С оравой детишек…

Храбрость оставила Энджелу, съежилась, улетучилась, как облачко дыма. В голову хлынули оправдания и отговорки. Зачем портить хорошую поездку, редкие впечатления? Следовало подождать, отложить разговор на потом. Всегда лучше отложить. Она попыталась закрыть тему:

— Забудь. Неважно. Я вела себя глупо. — Она поискала сигарету. После вежливой паузы Шон поднял новую тему: как управляться с Вейнтраубом и его идеями.

Энджела опять ушла в себя. Она курила сигарету за сигаретой, предоставив Шону почти все время говорить самому. Только когда они пересекли Шеннон, она снова принялась болтать: о подарках, которые им предстояло накупить, о сувенирах, о тех сюрпризах и занятных вещах, какие они устроят после возвращения домой.

Когда они ехали по сырым серым улочкам Лимерика, Шон взглянул на часы и заметил, что становится поздно. Он повел машину быстрее, более сосредоточенно.

Ему хотелось попасть в Кашель засветло.

* * *

Тащить оборудование на крутой холм пришлось на себе. Это заняло почти половину утра. Мужчины нагрузились камерой с аксессуарами; Энджела с Джейни поделили между собой еду и пиво.

К десяти часам облака отступили, и они обнаружили, что день, на их счастье, выдался ясный и солнечный.

В два часа сделали перерыв на обед.

К четырем съемка завершилась.

Потом Шон решил в последний раз снять каменный крест — уж очень хорошо было освещение. Пока выстраивали план, Энджела сидела на оползающей куче каменных обломков и перечитывала свои записи. Она чувствовала усталость, однако сейчас это ощущение не было неприятным. Она оглянулась на возившихся с камерой ребят, потом выпрямилась. Камера. У нее в сумке. Вот о чем она начисто забыла. Мать никогда бы не простила ей этого.

Установив выдержку 1/16, она встала, но слишком быстро. Земля под ногами закачалась, в глаза волной плеснула тьма.

Не может быть! подумала она. Так скоро? Смешно. Она оперлась о стену и устояла.

— Энджела? — Джейни, озабоченно наблюдавшая за ней. Она остановилась, подняла упавшую камеру и подала Энджеле. — Что случилось?

Энджела поспешно села на кучу камней.

— Голова вдруг закружилась, — сказала она. И почувствовала, что ушибла лодыжку.

Джейни кивнула на камеру, лежавшую у Энджелы на коленях.

— Надеюсь, она не разбилась.

Энджела осмотрела ее. Объектив треснул.

— Извини, Эндж. — Робин. Он показывал в ее сторону. — Тебе придется пересесть. Попадаешь в кадр.

— Она могла бы быть туристкой, — предложил Шон.

Продолжая проклинать собственную неловкость, Энджела переместилась к соседнему валуну. Подбежал ассистент Робина с концом рулетки в руке, взгромоздился на ту кучу камней, где она только что сидела и прижал металлический кончик к каменной колонне креста, балансируя на камнях в позе балетного танцовщика. Энджела уставилась на его грязные теннисные туфли.

Раздался голос Робина:

— Тридцать два.

Парнишка спрыгнул вниз, сбросив с груды обломков несколько камней. Один из них скатился по короткому спуску вниз, туда, где сидела Энджела, и остановился возле ее ноги. Она протянула руку и взяла его, намереваясь забросить обратно. Но что-то в нем привлекло ее внимание. Она рассмотрела камень поближе. Занятно. У него было лицо: беловатое, круглое, как маленький апельсин, с двумя небольшими выпуклостями, похожими на вытаращенные глазенки, и небольшой ямкой вместо округленного изумленным «О» рта. Или это была усмешка? Энджела ощупала камень. Поверхность оказалась гладкой, как мрамор или полированная кость. Она повертела его в руках, пытаясь определить, что такое эта рожица: игра природы или дело рук человека. Тут ее осенило. А почему бы и нет? Лучше, чем фотография. Она задумчиво взвесила камень на руке.

Нетерпеливый голос Шона:

— Кто-нибудь будет записывать?