Палатка взлетела в пламени. Порта подошел к доту. Граната взорвалась, двое из находившихся там сразу погибли. Другие двое остались невредимыми и неуверенно вышли с высоко поднятыми руками. Мы с Малышом тут же скрутили их, а Порта торжествующе крикнул из транспортера:
— Что я вам говорил? Плевое дело! Личный транспорт и двое пленных… Чего еще можно желать?
И вдруг сообразил, чего. Вылез из транспортера, нырнул в дот и громко позвал нас следовать за ним. Мы втолкнули туда перед собой пленных и обнаружили Порту, уже поглощавшего остатки обильного обеда. Мы с Малышом помогли ему очистить тарелки и прикончить бутылку водки, пленные угрюмо наблюдали за нами.
— Эй, а это что такое? — спросил Малыш, взяв футляр с документами. Вытащил пачку бумаг и, держа их вверх ногами, стал разглядывать с любопытством неграмотного. — Что за писанина?
— Письма, — объявил он с важным видом. — Донесения… секретные документы… Вот письмо одного генерала другому. — Нахмурился. — Отправитель, должно быть, большая шишка. А адресат, видимо, мелкая сошка.
— Как ты это узнал? — спросил я.
— Очень просто. Прочел… «Мой дорогой Штайкер, предлагаю срочно выбрать одного из твоих самых способных штабных офицеров и отправить его в Берлин сообщить фюреру из первых рук о невозможном положении, в котором мы оказались после прорыва русских под Калачом. Искренне твой Шмидт!» — И торжествующе поглядел на меня. — Понял?
— Да… Ясно, — сказал я.
— А мне нет, — тут же заявил Малыш.
Мы стали объяснять ему. По-настоящему большая шишка — например, фельдмаршал — вполне мог обратиться к подчиненному «Мой дорогой Штайкер» и подписаться «Искренне твой»… но пусть только подчиненный так напишет фельдмаршалу, и его тут же втопчут в грязь! Малыш поскреб затылок и сказал, что, видимо, да, но, казалось, его что-то продолжало беспокоить, и я понял, что мы вряд ли его убедили.
— Это вопрос психологии, — серьезно объяснил Порта.
— Да, но…
— Вот послушайте, — сказал я. — Эти двое не особенно любят друг друга.
И прочел вслух:
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Голубинский, 16.11.1942. Генералу Зейдлицу.
Срочно требуется реорганизация следующих частей: 16-й и 24-й[28] танковых дивизий; 3-й пехотной дивизии; 100-й артиллерийской[29], 76-й, 113-й и 384-й пехотных дивизий. Будьте добры немедленно заняться этим.
Хайль Гитлер!».
— Очень холодно, — сказал Порта и сделал вдох. — Очень скверная сгущенная атмосфера. Хоть ножом ее режь.
— Послушайте, — заговорил Малыш. — Я ничего не понимаю. Что он там пишет про шестнадцатую? — Поглядел на меня и Порту округлившимися глазами. — Это же мы. Это про нас речь.
— Чтоб мне провалиться, он прав! — сказал Порта, собирая вместе все бумаги. — Откуда у Ивана наши письма? — И погрозил кулаком молчавшим пленникам. — Что это вы делаете с чужими письмами?
— Понятно, почему мы не получаем почты, — проворчал Малыш. — Эти гады, небось, целый мешок захватили.
Порта с блеском в глазах поглядел на пленных.
— Думаю, мы сможем без труда развязать им языки. Что скажете? Дайте мне пробыть пять минут наедине с обоими…
— Кончай, — сказал я и пошел к выходу. — Давай сосредоточимся на возвращении. Письма возьмем с собой. Пусть Хинка разбирается с ними.
Мы затолкали пленников в транспортер, закрыли все смотровые щели и выехали из леса к развилке, на которой сбились с пути. На дороге уже было движение. Мы миновали несколько русских автоколонн, но остановить нас никто не пытался. А вот немцы, когда мы въехали на свои позиции, устроили нам очень горячий прием.
— Треклятые идиоты! — выкрикнул Малыш, уже разворачивая пушку. — Они набиваются на неприятности!
— Это мы набиваемся! — ответил я, крепко держась в петляющем транспортере. — Хорошо, если вернемся целыми.
Порте как-то удалось проскочить неподбитым. Мы лихо подкатили прямо к командному пункту и остановились прямо у ног оберста Хинки. Наш водитель выскочил и откозырял.
— Докладывает ефрейтор Порта! Задание успешно выполнено.
Хинка с разинутым ртом смотрел мимо него на транспортер.
— Откуда, черт возьми, эта штука? — И указал на красную звезду на башне. — Что произошло?
— Ничего. — Порта перевел недоуменный взгляд с Хинки на наш транспорт. — Это вы о транспортере? — Пожал плечами. — Мы немного опаздывали. Понадобился нам, чтобы вернуться вовремя.
— Но где вы его взяли?
— В общем, дело было так.
Порта безуспешно пытался стоять смирно и держать палец между ягодиц. Хинка нетерпеливо цокнул языком.
— Ну? Я жду!
— В общем… это вышло случайно. Понимаете, мы оказались в лесу. Сами знаете русские леса, они тянутся на многие километры, а мы, как я уже сказал, опаздывали. — И рассеянно взглянул на транспортер. — Словом, наткнулись на него. Это показалось хорошей мыслью… да, и кстати, — добавил он, обернувшись снова, — мы привезли пару пленных. И гору почты.
— Почты? — отрывисто спросил Хинка. — Какой?
— Немецкой. Мы сочли, что они похитили ее у нас. Пленные, то есть.
Хинка нахмурился.
— Ты серьезно это, ефрейтор?
— Так точно. — Порта повернулся к Малышу. — Веди обоих, пусть оберст посмотрит на них.
Малыш вытащил пленных и поставил перед Хинкой. Какой-то лейтенант подбежал с разинутым ртом и принялся развязывать им руки.
— Господи! — произнес Хинка.
Он стоял, неотрывно глядя на них. Порта горделиво смерил пленников взглядом и с довольным видом кивнул.
— Они в вашем распоряжении.
Хинка провел рукой по глазам. Очевидно, сказывалось напряжение столь долгого, пристального взгляда. Я подумал, неужели оберст еще ни разу не видел русских. Порта, видимо, тоже сомневался.
— Это настоящие русские, — серьезно сказал он. — Они в вашем полном…
— Да-да, — произнес Хинка. Последний раз взглянул на пленных и неохотно перевел взгляд на Порту. — Ефрейтор, ты знаешь звания этих людей?
— Это русские, — начал оправдываться упавшим голосом Порта. Злобно сверкнул глазами на пленных. — У них был мешок с почтой. Нашей почтой… немецкой… Когда мы были в Торгау, кража почты считалась очень серьезным проступком. Вы могли бы…
— Ефрейтор!
Хинка повысил голос до крика. Порта удивленно взглянул на него.
— В чем дело?
— Эти… господа… которых вы взяли в плен… Вы, очевидно, не знаете, что один из них генерал- лейтенант, а другой оберст!
Наступило неловкое молчание. Кадык Порты на тонкой шее медленно поднялся и резко опустился.
