Ковок-ма услышал шаги и обернулся. Увидев, что его догоняет Зна-ят, он поприветствовал его по- оркски — на единственном языке, который знал его сородич.
— Тава, сын сестры отца.
— Тава, сын брата матери, — ответил Зна-ят. — Томок-ток спрашивает, сколько сегодня надо часовых.
— Только один. Мут ла прячет свое серебряное око. Если подойдут вашавоки, они споткнутся — и будет шум.
— Хай, — согласился Зна-ят. — И пока что мы еще далеко от места убийства.
— Но вашавоки все равно убивают.
— Хай. Везде, — подтвердил Зна-ят и задержался рядом с Ковок-ма. Заговорив снова, он произнес имя сородича так, как позволено только близким друзьям. — Ковок, я озадачен.
— Почему?
— Нынче утром ты назвал одно вашавоки матерью и не дал мне его убить.
— Хай.
— Я не понимаю. Вашавоки не могут быть матерями. Они животные.
— Все животные бывают двух видов, и один из них вроде матерей.
— Быть вроде кого-то — это не то же самое, что быть кем-то в точности, — возразил Зна-ят.
— Один вид вашавоки, называемый «жен-счины», так похож на матерей, что Мут ла не бывает посрамлена, когда они подают нам пищу. Так говорит наша королева.
— Я бы лучше получал пищу из рук истинных матерей, — проворчал Зна-ят.
— Я бы тоже, — согласился Ковок-ма. — Но поскольку не могу, я готов терпеть этих жен-счин. И если мы будем к ним относиться как к матерям, они и вести себя будут более похоже на матерей.
Зна-ят задумался над сказанным Ковоком.
— Так ты поэтому называешь Хорька матерью?
— Хай.
— Есть кое-какой смысл в том, что ты говоришь, но только кое-какой.
— Мир стал странным, — сказал Ковок-ма, — и мы должны научиться делать странные вещи.
— Это… Хорек… оно говорило со мной нынче вечером. Оно сказало: «Эта мать прощает тебя». Я очень сильно удивился.
— Как ты ответил?
— Я сказал, что дыхание Мут ла скоро прогонит ее вонь.
— Это было разумно сказано, — сказал Ковок-ма. — Для вашавоки Хорек чистый.
— Может, и так, но твой интерес к нему особенный.
— Интерес?
— Я видел, как ты с ним говорил. Я знаю, что это ты научил его этим словам.
— Хай. Хорек меня попросил.
Зна-ят улыбнулся.
— Дома ты всегда по-доброму относился к своим козам. Думаю, Хорек стал твоей новой козой. Тогда понятно, почему тебе не противен его запах.
Ковок-ма рассмеялся.
— Зна, ты меня слишком хорошо знаешь. Хорек и вправду вроде моей козы.
— Все равно оно — вашавоки.
— И мать, — добавил Ковок-ма.
— Раз ты так думаешь, это значит, что слишком давно не был дома.
— Хай, — согласился Ковок-ма. — Слишком.
Все женщины, кроме Дар, сильно устали от дневного перехода. Устали и солдаты, и к ночи в лагере воцарилась тишина. Женщины быстро заснули, а Дар не спалось. Изнеможение и слабость не прогоняли из ее мыслей тревогу, не заглушали пульсирующую боль в лодыжке. Дар вышла из шатра и вгляделась в ночную тьму. Луна не светила, и темный мир казался почти бесформенным. И все же Дар, прихрамывая, побрела во мраке. Вело ее скорее чутье, чем зрение.
Она вошла в один из разрушенных домов и обнаружила, что пол здесь зарос травой. Темнота скрывала все следы людей, некогда живших здесь. Дар повернулась к выходу и была готова уйти, и вдруг кто-то схватил ее за подол платья.
— Не спится? — прозвучал мужской голос.
Дар его узнала.
— Мердант Тиг?
— Да, это я.
Тиг сидел у дверного проема, прислонившись спиной к обугленной стене. Дар едва видела его. Тиг пошевелил другой рукой, и Дар услышала, как булькнула жидкость в бутылке. Она сделала шаг назад, но мердант держал ее крепко.
— Побудь со мной.
Выбора у Дар не было. Она опустилась на колени у порога. Тиг разжал пальцы, сжимавшие платье Дар, но тут же обхватил ее за талию и притянул к себе. Ударившись о латный нагрудник, Дар почувствовала, что от Тига разит перегаром. Она попыталась высвободиться.
— Не дергайся, пташка, и не бойся. Никто из мужчин не посмеет к тебе прикоснуться.
— Ты же прикасаешься.
— Обнимаю просто. Уж на это что тебе жаловаться?
— Не думаю, чтобы мерданту Колю это понравилось.
— Обниматься — это не кувыркаться, так что ты не кипятись. Когда Коль тебя бросит, держись за меня.
Дар замерла.
— Вот так-то лучше, — буркнул Тиг, держа ее крепко. — Бренди хочешь глотнуть?
— Нет.
— Ну, как желаешь. — Тиг основательно хлебнул из бутылки. — Задницей Карм клянусь, это местечко — настоящая куча дерьма.
— Похоже, когда-то тут было хорошо и красиво, — возразила Дар.
— Да, было небось получше. — Тиг сплюнул. — У того толума вместо мозгов дерьмо было. «Надо их проучить» — так он сказал. Ну, проучили — и что с того? Какой теперь лагерь посреди бурьяна?
— Так это сделали солдаты?
— А кто же еще?
— Зачем?
— Крестьяне прятали продовольствие. Толум про это выведал и натравил на них страхолюдин.
Дар зябко поежилась, а Тиг рассмеялся.
— Да, некрасиво вышло, — согласился он. — Да война вообще штука не больно красивая.
— Война? Но ведь это были подданные нашего короля!
— Вот и надо было им про это думать, когда еду прятали.
Тиг передвинул руку, и его пальцы потянулись к груди Дар. Почувствовав прикосновение, Дар неожиданно проговорила:
— Все-таки выпью, пожалуй.
— Вот так бы и давно, — обрадовался Тиг.
Он протянул Дар бутылку, и она быстро забросила ее в заросли сорняков.
— Ах ты сучка чокнутая!
Тиг отшвырнул Дар в сторону и бросился на поиски своего бренди, а она смогла подняться и шмыгнуть в темноту. Бежать Дар не могла, поэтому сидела тихонько и слушала, как Тиг ругается на чем свет стоит и шарит руками по земле. Вскоре, однако, все стихло. Дар не поднималась, ждала.
Трава покрылась росой, и к этому времени мердант наконец добрался до своего шатра. Только тогда Дар осторожно прокралась в лагерь и улеглась рядом с другими женщинами.
