— Обычное дело, — перебил её я, — когда человек на отделении заебывает администрацию и сестер. Сначала переведут в морг дисциплинарно, а потом уже, задним числом — оформляют свидетельство о смерти.
— Как о смерти?! — испуганно взвизгнула баба. — Но я же еще…
— ЛОЖИТЕСЬ НА КАТАЛКУ! — неожиданно и страшно заорал на не я. — Одной ногой в могиле, а туда же — права качать! Это ты пока тебя в морг не перевели — живая. Там ты не так у нас запоешь! От таких уговоров наша пациентка сделалась как шелковая, хотела даже своё одеяло отдать другим больным и спать теперь, укрывшись одним халатом. От сестер я получил за это массу слов благодарности и целую кучу нежных улыбок, а беспокоить меня ради презренного мусора (как и по другим вопросам) практически перестали. Тем более диким показалось мне последовавшее однажды с утра требование сестры-хозяйки вспомнить о своих прямых обязанностях и заняться доставкой в больничную лабораторию мочи. Ранее мы как-то этого избегали, потому что мочу нужно доставлять вовремя, а я на работу постоянно опаздывал. И тут — на тебе, называется, вышел с утра!
Согласиться на это означало для меня поступиться своими принципами, а этого ни в коем случае делать нельзя. Я попытался мирно уладить этот вопрос, но сестра-хозяйка твердо стояла на своем. Более того — она сама сходила в помещение туалета и принесла оттуда деревянный ящик, заполненный открытыми банками с анализами. Этот ящик она попыталась всучить мне, крича при этом:
— Кто, ты думаешь, будет выносить за тебя мочу?
Ситуация была неразрешима, так как встал выбор между путем унижения и путем чести. Поразмыслив, я принял решение выпутаться так, чтобы сохранить честь и одновременно с этим унизить сестру-хозяйку. Принимая ящик у неё из рук, я сделал шаг вперед, одновременно задирая край ящика — и тогда стоящие в нем банки опрокинулись, а вся моча выплеснулась прямо на сестру-хозяйку. Старшей сестре я сказал, что это получилось случайно, но мне кажется, что поверила Зоя Михайловна все же не мне. В тот день тень увольнения черной тучей повисла надо мной, а дни моей работы в Мариининке оказались сочтены.
Но кое-что еще сделать мы все-таки успели. Наш друг Фери лег в Мариининку симулировать пиелонефрит, и его определили на урологическое отделение. Я случайно узнал про это и сообщил Строри и Кузьмичу, а те задумали вот какое дело. Взяв у меня на отделении белый халат, медицинскую шапочку и папку для бумаг, Строри облачился во все это, надел очки и направился прямиком к Фери в палату. Выглядел он весьма необычно для себя, так что шансы у задуманной манифестации были очень даже приличные.
В это время Фери сидел у себя на койке перед выдвинутой в проход между кроватями тумбочке и резался со своими товарищами по палате в три палки на мелкие мучения. Больничный режим он в ни во что не ставил, поэтому насосался пива и подумывал уже приняться за водочку, резонно полагая: это скорее поможет, нежели помешает симулировать пиелонефрит. Когда Строри, прикрываясь папкой, чтобы Фери не смог сразу же распознать его в лицо, вошел в палату, нарушители режима как раз откупоривали под закуску баночку с маринадом. Но тут их идиллия была безжалостно разрушена.
— Александр Орлов! — гнусаво возвестил Строри из-за папки. — На сифонную клизму! Повисла напряженная тишина, а потом мгновенно побелевший Фери спросил заплетающимся языком:
— Ку… Куда?
Самого Строри он в упор не видел — для него существовал только какой-то человек в белом халате и шапочке, который ворвался в его налаженный быт и принес это чудовищное известие.
— На сифонную клизму! — повторил Строри, а чтобы не дать Фери опомниться, приказал: — Живо за мной!
Фери, обескураженный всем этим, вышел из палаты и поплелся по коридору за Строри, который ушел немного вперед, чтобы не дать Фери поравняться с собой и заглянуть “доктору” в лицо. Фери шел сзади, механически переставляя ноги, и только в конце длинного коридора решился задать Строри в спину волнующий его вопрос:
— А… почему эта клизма называется сифонной? Не скажете, как… — тут Фери замолчал, испугавшись собственного вопроса, но потом все же решился. — Как её делают?
— Ничего страшного, — не оборачиваясь, просветил его Строри. — От двенадцати до тридцати литров воды закачивают через анальное отверстие пациента посредством кружки Эсмарха и специального шланга. Вам этот объем может показаться чрезмерным, но пусть это вас не смущает — за две недели вы к этому успеете привыкнуть.
— За… — Фери даже запнулся. — За две недели?
— Да, — Строри сделал вид, будто бы сверяется с папкой. — Вам назначено всего пятьдесят шесть процедур — четыре раза в сутки в течение двух недель, каждый день. Но не беспокойтесь — процедура это хоть и неприятная, но занимает всего полтора часа. Так что… Под такие ободряющие речи Строри вывел Фери в общий зал, где расположились все мы.
— Привет, Фери! — крикнул Барин. — Мы к тебе в гости. Давай к нам, дернем пивка!
— Не могу, — мрачно ответил Фери. — Мне надо на процедуру.
— На какую это? — спросил Барин. — Что еще за процедура?
— Да так, — стал юлить Фери, не желая признаться перед лицом товарищей, что приговорен к такому делу, как сифонная клизма. — Анализы надо сдать. Бывайте, я пошел.
— А тебе разве не сифонную клизму назначили? — невинно поинтересовался Барин. — А? Фери застыл, не в силах проникнуть в основы Бариновской осведомленности о назначенных для него процедурах. Но тут Строри подошел к нему вплотную, сдернул шапочку и принялся снимать халат.
Секунду Фери еще смотрел на все это непонимающе, а потом на лице его отразились овладевшие им смешанные чувства. Хорошо была видна некоторая досада и даже злость на товарищей, провернувших с ним такую мерзкую шутку — это была первая составляющая. Она проявилась в стиснутых зубах и вспыхнувшем взгляде, но зато весь остальной Фери — своей позой и невольными жестами, осанкой и выражением лица — выражал другое, не менее сильное чувство. Это были радость и облегчение от осознания того факта, что все произошедшее с ним всего лишь шутка и он только что, как по волшебству, спасся от сифонной клизмы.
Случай с проверяющим
“На вопрос “Зачем ты рассказываешь сказки?” мастер Большое Облако обычно отвечал:
— Для врагов мои сказки — словно медленный яд, исподволь пропитавший страницы. Для друзей — как согревающее душу молодое вино. Решайте сами, что они для вас — боль в сердце или хмель в голове?”
Зима была, а вроде бы её и не было: кругом слякоть, грязь и мокрый асфальт. Но как только морозы ударили по-настоящему (то есть примерно к пятнадцатому декабря), из Комитета по Лесу Л.О. объявили очередной предновогодний аврал. В готовящейся Елочной Кампании-96 участвовали две “конкурирующих” организации: “Зеленая Дружина”, под предводительством рыжебородого деятеля из универа по фамилии Жук, и “Дружина Гринхипп”, направляемая совместными усилиями В. Гущина и А. Лустберга. Курировать проведение кампании доверили комитетскому чиновнику Батову по прозвищу Туранчокс[101], названному так за небольшой рост и выпученные белесые глаза.
Обе конторы перед стартом кампании развернули агитмероприятия с целью завербовать к себе новые кадры: ЗД-шники в универе, а Тони Лустберг — среди тусовки ролевиков. Он звонил всем подряд и уверял, что участие в подобном мероприятии пойдет только на пользу, а сколько природы будет спасено — закачаешься. Так как в прошлом году мы уже участвовали в подобном, то согласились и на этот раз.
Перед началом кампании Жук и Батов устраивали в Комитете общий инструктаж для членов уже существующих экологических организаций (вроде “Гринхипп” и “Зеленой Дружины”) и для вольнонаемной
