Семья Рэдли

— Все вы идите на хер.

Роуэн откидывается на стуле и смотрит на родителей:

— На этом месте она по сюжету превращается в летучую мышь?

Пропащие

Вот мы и на месте. Седьмой круг ада.

Въезжая в деревню, Уилл осматривает достопримечательности главной улицы. Выкрашенный фиолетовой краской магазин детской обуви, называется «Динь-Динь». Скучный на вид паб и опрятный маленький гастроном. Ого, а это что, секс-шоп? Да нет, всего лишь магазинчик маскарадных костюмов для убогих депрессивных некровопьющих, верящих, что поход на вечеринку в парике в стиле афро и тряпках с блестками скрасит их унылую повседневность. А для тех, кому не помогает, вон еще и аптека. Какой-то чудик в балахоне, натянув на голову капюшон, выгуливает трясущуюся собачонку. Но этого мало, чтобы нарушить царящий здесь душный уют, атмосферу тишайшей благопристойности. Уилл останавливается на светофоре, чтобы пропустить престарелую пару. Они медленно поднимают свои хрупкие ручонки в знак благодарности.

Он едет дальше, минуя одноэтажное здание, которое прячется за деревьями подальше от проезжей части, будто бы стесняется своего относительно современного облика. Клиника, как гласит вывеска. Уилл представляет себе, как его брат проводит там день за днем в окружении больных неаппетитных тел.

«Я увожу сквозь вековечный стон, — вспоминает он строки из Данте. — Я увожу к погибшим поколеньям. Входящие, оставьте упованья».[6]

А вот и она. Маленькая черно-белая табличка, почти полностью закрытая листвой каких-то буйно растущих кустов.

Орчард-лейн. Уилл сбавляет скорость, сворачивает налево и вздрагивает от солнца, висящего над крышами дорогих домов.

Тихий неподвижный мирок здесь еще тише и неподвижнее. Особняки восемнадцатого-девятнадцатого века построены раньше, чем Байрон инсценировал свою первую смерть. На подъездных дорожках стоят сверкающие и вопиюще дорогие автомобили. Кажется, будто они были сконструированы специально для того, чтобы просто торчать здесь и никуда не ездить. Можно подумать, им доставляет удовольствие лениво созерцать собственные механические души.

Одно точно, думает Уилл. Фургончик — ровесник Вудстока будет тут как бельмо на глазу.

Уилл останавливается напротив, заехав на узкую полосу газона.

Он разглядывает дом номер семнадцать — большой и красивый, с дверью ровно по центру, хотя все же немного не дотягивает до своего великолепного соседа. Затем смотрит на машину Рэдли. Идеально подходит для нормального счастливого семейства. Да уж, снаружи придраться не к чему.

Уилл ощущает слабость — наверное, из-за солнца. Как правило, он в это время спит. Возможно, он совершает ошибку.

Ему необходимы силы.

И он поступает, как всегда в трудную минуту, — протягивает руку назад за свернутым спальником. Не разворачивая, залезает в теплую сердцевину и вытаскивает оттуда бутылку темно-красной крови.

Нежно гладит этикетку, на которой его собственным почерком выведено: «ВЕЧНАЯ — 1992».

Абсолютное совершенство, мечта, заключенная в бутылку.

Уилл не открывает ее. Еще ни разу не открывал. До сих пор не случалось достойного повода — ни торжественного, ни печального. На нее достаточно просто посмотреть, дотронуться до стекла и представить себе этот вкус. Или каким этот вкус был тысячи ночей назад. Через минуту он засовывает бутылку обратно в спальник и убирает его.

Теперь Уилл улыбается теплому светлому чувству, которое можно назвать и счастьем, потому что через миг он снова ее увидит.

Хорошенькая

Клара разглядывает постеры на стенах своей комнаты.

Несчастный бассет.

Обезьяна в клетке.

Манекенщица в шубе, за которой по подиуму тянется кровавый след.

Все фотографии теперь очень четкие. Клара смотрит на свои пальцы и видит белые полумесяцы у основания ногтей, может подсчитать складки на коже над костяшками пальцев. И ни намека на тошноту.

Она чувствует себя хорошо. Как никогда бодрой и полной жизни. Прошлой ночью я убила Харпера. Шокирующий факт, но Клара не в шоке. Это просто факт, как и любое другое явление. Впрочем, ей не в чем себя упрекнуть, она ведь действовала не из дурных намерений. Да и в любом случае, какой смысл в чем-то себя винить? Всю свою жизнь она чувствовала себя виноватой из-за всякой ерунды. Из-за того, что расстраивает своей диетой родителей. Из-за того, что иногда забывает положить что-нибудь в корзину для мусора, который идет на переработку. За то, что вдыхает углекислый газ, отбирая его у деревьев.

Нет. Больше Клара Рэдли не будет чувствовать себя виноватой.

Она задумывается о постерах. Зачем ей только понадобилось такое уродство на стенах? Почему бы не повесить на их место что-нибудь посимпатичнее? Она залезает на кровать и снимает их.

Убрав все со стены, девочка начинает развлекаться перед зеркалом, преображаясь и любуясь, как удлиняются и заостряются ее клыки.

Дракула.

Не Дракула.

Дракула.

Не Дракула.

Дракула.

Клара рассматривает изогнутые белые клыки. Щупает их, надавливает острием на палец. Появляется крупный шарик крови, сияющий словно вишня. Она пробует ее на вкус и наслаждается моментом, прежде чем снова придать себе человеческий облик.

Впервые в жизни она осознает свою привлекательность. Я хорошенькая. Вот она стоит, расправив плечи, с гордой улыбкой, наслаждаясь собственным внешним видом, а постеры защитников животных валяются смятые у ее ног.

Еще одна перемена, которую она заметила, — это чувство легкости. Вчера, как и каждый день до этого, Клара ходила как под гнетом, вечно сутулилась, и учителя постоянно делали ей замечания по поводу осанки. А сегодня она вообще не чувствует никакого веса. Сосредоточившись на этой легкости, она замечает, что ноги ее больше не касаются пола, она парит над скомканными плакатами.

Раздается звонок в дверь, и Клара опускается на ковер.

Никогда не приглашайте в дом практикующего вампира, даже если это ваш друг или член семьи.

«Руководство воздерживающегося» (издание второе), стр. 87