Святополком.
Когда волхвы возглавили голодные людские толпы в Суздале, захватив языческих жрецов, Ярослав одних отправил в изгнание, прочих казнил, дав суздальцам благочестиво-христианское объяснение постигшего их мора: «Пути Господа неисповедимы!»
Истребляя носителей традиции, целому народу стирали историческую память.
Мы — уж иные русы, иное племя. Все вернется на круги свои — будут взлеты, их сменят падения. На дыбу послали скоморохов, а пели то всего лишь
А ничего и не «осталось». Добро пожаловать в самую бездну!
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ ЦИТАДЕЛЬ РУТЕНИИ
В Арконе часто искали пристанища бродячие певцы. На всех городских площадях, на любых дорогах Европы ныне их преследовала воинствующая монашеская братия, коль песня не по нраву окажется. Редкому счастливцу удавалось найти знатного покровителя, прошли те старые и добрые времена, когда ярлы и конунги заманивали к себе перехожих мастеров скальдскапа в надежде, что стихотворцы прославят имена благодетелей навек в сагах и балладах.
Мельчали и сами скальды, многие охотно шли в услужение, все больше звучало песен на заказ, да на потребу городской публики.
Сев и его названые братья обходили вечерним дозором побережье, когда на склоне холма замаячили фигуры чужестранцев. Их было трое, все они разительно отличались друг от друга, но в их облике проступало что-то неуловимо единое и каждый дополнял другого. Первым спускался древний старец в выцветшей от солнца и стирки холстине, в руке он сжимал посох, а сбоку от заплечного мешка на ремне у него имелись гусли. Впрочем, может и не они, но в таких тонкостях Игорь не разбирался. Второй приметили девушку в черном. О том, что она свободна, говорили не знавшие платка золотые волосы — большая редкость ныне; — судя по одежде, наверное, трюкачка. И был еще один… Этот третий, как поглядел Игорь, выделялся колоритной внешностью, которая никак не вязалась с ремеслом бродячего артиста.
Не сладко приходилось боянам и на Руси.
В тринадцатом веке потомков Велесова внука нарекли скоморохами. Во многом утратив наследие великих предков, они пели и плясали, радуя народ. Игорь знал — их будут жечь и убивать не меньше чем последних волхвов и прочих носителей Вед. Видно, велика сила песенного слога! И не сила это вовсе, а мощь настоящая. И боятся ее те, кто нечист душой.
Эрили, так звали сельских знахарей и калик в Скандинавии, с успехом пользовали низшей магией символов, заключенной в рунах. Скальды и бояны владели искусством составления рунического заклинания. Объединенные в целое руны порождали магическое действие. Именно это таинство божественного творения помирило асов и ванов, как не должно никогда разъединить германцев и славян! И в знак согласия между собой создали боги Квасира. После трагической гибели он превратился в чудодейственный напиток, Приводящий в Движение Дух, так асы и ваны, а через них и люди, обрели мед поэзии — дар стихосложения.
«Расскажу о том, как Квасура получил от небожителей секрет приготовления сурыни. И она есть утоление жажды, которое мы имели. И мы должны на празднике-Радогоше около богов радоваться, и плясать, и венки подбрасывать к небу и петь, славу богам творя. Квасура был мужем сильным и от богов вразумляемым. И тут Лада, придя к нему, повелела вылить мед в воду и осуривать его на солнце. И вот Солнце-Сурья сотворило то, что он забродил и превратился в сурицу. И мы пьем ее во славу божью…» — рек Любомудр еще одну, на этот раз словенскую версию обретения кваса, а Игорь-Ингвар, вспоминая, дивился — и как это он раньше не примечал.
— И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую сурыней… Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему, и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет порой горькие напрасные слова — это от Чернобога, а другой получит радость — то от Белобога.
— Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род — мера всему! — говорил верховный волхв.
Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также мастерством кровавым и прозаичным.
А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но «иными глазами», этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он заочно проникся к скальду уважением.
— Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? — окликнул Ратибор троицу, выступив вперед.
— Держим путь мы с земли бодричей, ободеритов, что по Одеру да Лабе живут. А идем к Лютобору, князю ругов и защитнику священного острова.
— Худо им.
— Еще бы не худо. Под германцами волком воют, а куда денешься!
— Дело есть?
— А то как же? Имеется… — ответил за всех мужчина с мечами.
— Таково ли дело, чтобы князь рядил? — засомневался Сев, показываясь с противоположной Ратибору стороны.
— Да, ладно тебе! Смотри, как старик уморился! — прервал его Ингвар, и уже обращаясь к путникам, миролюбиво продолжил — Вы простите нас, странники, на то мы и в дозор поставлены, чтоб чужих высматривать. Вы скажите нам, какого вы роду-племени… А до князя вам лучше с нами добираться. В ночи оно и заблудиться можно.
— Наши имена ничего не скажут, а роду мы росского, в том не сомневайтесь. Кто такие мы? Не разведчики, не лазутчики, а певцы мы бродячие. Нам дорога — дом родной, чисто поле — пуховая постель… — опять ответил за всех подозрительный рыжеволосый.
— Ой, что-то не нравится мне этот боян! — раздалось в ответ, — Да ты посмотри на себя! Ну, какой из тебя певец? Глаза рысьи, нос орлиный, этот шрам — схватки лютой память?
— Песнь клинков — лучшая из песен! Скажешь не так? — не унимался Сев.
— Ты поверь нам, добрый человек! Мы не тати и не воры. Все зовут меня Светланою, — встала между ними девушка. — А спутники мои — верный Инегельд она указала на мужчину — и Златогор, дед моего отца. Именуют нас по-разному. Кто кличет фокусниками и артистами, кто певцами безродными. Иной вспомнит о скальдах, другой о внуке Велеса, третий о Браги, сыне Одина.
«Ага!» — сказал себе Игорь — «То-то больно стар, кудесник. И молчун к тому же. Он из тех же, что и мой Олег, царствие ему небесное!»
— Имя-то не наше, Инегельд, не русское! — заупрямился Сев.
— Что в имени тебе моем, юноша! Я бы звался Иггволодом, коль не страшно тебе — таким знают меня враги! Но как величать себя — знаю сам.
— Пусть Инегельд споет! — предложил Ратибор. Сев согласно кивнул. «А если у незнакомца и впрямь что-то толковое получится — вот стыд то! Но лучше лишний раз своего остановить, чем врага проморгать!»
