— Будем следовать своим путем, на все воля Божья.
Кавалькада приблизилась, впереди нее скакал человек, которого было трудно не узнать. Приор ехал посреди дороги и натянул поводья своей жалкой клячи, только когда оказался прямо перед герцогом. Могучий жеребец мотнул головой и захрапел. Монахи и рыцари скромно держались позади своих предводителей. Вильгельм бросил сердитый взгляд на встречных.
— Как, лик святой! Вы еще не прибыли в указанное место, гордый приор?
— Милорд, — ответил Ланфранк, — я удалюсь значительно быстрее, если вы дадите мне лошадь получше.
Злость не исчезла вовсе, но в глубине глаз герцога загорелись веселые огоньки.
— Ланфранк, — обратился он к приору, — Богом клянусь, вы заходите слишком далеко!
— Поменяемся лошадьми, милорд, и к ночи я буду уже далеко от этих мест.
— Богом клянусь, вы не можете меня задержать! — Вильгельм наклонился в седле и схватил поводья клячи приора. — Поворачивайте, Ланфранк, вы поскачете вместе со мной.
— Наши пути не совпадают, милорд, — ответил приор, твердо глядя в лицо герцога.
— И все же, мне кажется, мы отправимся вместе. Вы разве против, приор?
— Ни в коем случае, — спокойно произнес Ланфранк. — Но вы слишком торопитесь, сын мой.
— Так научите меня, как поступить, святой отец. Укажите мне достойный путь исполнения моих желаний, и я посчитаю себя негодяем, если буду усугублять наши с вами отношения.
— Это легко устроить. — И Ланфранк вместе с герцогом поскакал назад, в Бек.
Результатом вышеописанной встречи был отъезд Ланфранка в Рим по делам герцога. Он распрощался с Вильгельмом самым дружественным образом, а тот преклонил колени, чтобы принять благословение приора и пообещал понести епитимью за свой взрывной характер. Вообще-то считалось, что Ланфранк поехал в Рим, чтобы принять участие в большом диспуте с неким Беранже по вопросу о пресуществлении. К несчастью для Беранже, его оппонентом в споре был величайший ученый времени, но тем не менее он выступал с воодушевлением и речь его лилась нескончаемым потоком. Да и вопрос был нетривиальным, ответ на него отыскать было нелегко. Окончательно же Беранже был повержен лишь через пять лет, на церковном Соборе в Туре. Но автор забегает вперед. В начале развертывающихся событий у Ланфранка были неотложные дела поважнее этой дискуссии. А Беранже со своей несостоятельной доктриной служил лишь прикрытием для тайных переговоров, которые святой отец должен был вести в Риме.
Так все и тянулось, и ни из Фландрии, ни из Рима не поступало решительного ответа. После посещения духовника герцог отправился в Англию, а поскольку, прибыв туда, он не произнес ни слова, его люди решили, что он окончательно отказался от женитьбы. И вдруг на этом пробивающем себе дорогу в морских просторах корабле, когда Англия осталась во тьме далеко позади, он сказал Раулю:
— Я думаю о Фландрии.
— А мы уж решили, что вы сдались, ваша милость, — улыбнулся тот.
— Неужто и ты так подумал, Рауль?
— Нет, только не я. Но ведь, кроме женитьбы, у вас есть и иные планы, которые становятся все более величественными, — со значением напомнил юноша.
Вильгельм посмотрел на заложников. — Ты слышал обещание, подтвержденное королем Эдвардом. Я буду владеть Англией.
— Слышать-то я слышал, — медленно вымолвил Рауль. — Но кто еще, кроме него, может за это поручиться?
— Да я, я ручаюсь! — с жаром воскликнул Вильгельм.
— Ваша милость, но ведь есть еще принц Эдвард, есть его сын, которые также претендуют на трон. Есть еще и Гарольд Годвинсон, его любят саксонцы…
— Но Англия достанется сильнейшему, — ответил Вильгельм. — Верь мне — я вижу будущее.
— И я вижу, — с грустью сказал Рауль. — Предстоит много кровавой работы. А что будет с нашей Нормандией?
Некоторое время Вильгельм молчал. Он угрюмо глядел на море, его глаза по-ястребиному уставились на какую-то далекую цель. Наконец, все еще глядя туда, он произнес:
— Пока я жив, то смогу держать в узде охочих до моих земель Францию и Анжу. Когда же меня не станет, то раньше или позже, но Франция поглотит все, а мой народ исчезнет, растворившись среди французов. Говорю тебе, я добуду для Нормандии новые земли, будет королевство вместо герцогства моего предка Роллана, у нас будет земля, охраняемая морем, вместо ненадежных пограничных крепостей, земля, где мое племя и мое имя выживут.
— Но тогда Нормандию поглотит Англия, а не Франция.
— Может, и так, но, клянусь смертью Господа, нормандцы будут жить!
Оба долго молчали. Наконец Рауль сказал:
— Еще есть Гарольд, сын Годвина, великий вождь народа, как о нем говорят, он и сам многого хочет добиться. — Юноша кивнул в сторону спящих заложников. — Вы что, рассчитываете удержать его на этом тонком поводке, ваша милость?
— Лик святой, конечно нет! — рассмеялся Вильгельм. — Это кузен Эдвард заставил меня взять их. Они не причинят беспокойства.
— Мне бы хотелось, чтобы мы увиделись с эрлом Гарольдом, — задумчиво проговорил Рауль. — По отзывам всех он — настоящий мужчина.
— Вероломный выводок, — ответил Вильгельм, — одного я уже поймал. — Он кивнул в сторону прелестной головки Влнота, лежащего на оленьей шкуре. — И будь уверен, не упущу никого, но остаются еще пятеро; Свен, Гарольд, Тостиг, Гирт и Леофин, двое из них еще дети, но в их жилах тоже течет горячая кровь Годвина. Свен — тот просто невоздержанный пес с головой волка, насильник святой аббатисы, о нем можно не думать — он в конце концов сам запутается в собственном саване. Другой, Тостиг, носится попусту, как дикий кабан с пеной на клыках. Можешь мне не верить, но он сам отыщет собственный конец, и притом кровавый. Последний — это Гарольд, которого мы так и не увидели. Когда придет час, Бог нас рассудит. Но Эдвард боится его. — Вильгельм скривил губы. — Король Англии! — презрительно произнес герцог. — Король Англии, святые праведники!
Из тени неожиданно прозвучал голос:
— Там только один святой, братец. «Король, король, против вас идет целая армия», — говорят советники. «Спокойнее, друзья, — бормочет святой, — у нас есть дела поважнее». И занимается наложением рук на грязные язвы своего раба, погружается в молитвы. Вот он, твой король, братец. — С этими словами на свет вышел Гале, подмигивая и кривляясь.
— Не шути над святостью, — строго оборвал его Вильгельм. — Ведает Бог, Эдвард и впрямь творит немыслимые чудеса.
— Да уж… Не большим ли чудом стало бы, если б он наградил свою жену ребенком, чтобы было кому править после него, — ухмыльнулся шут. — Что, вернувшись домой, тоже займешься излечением прокаженных, братец?
— У меня нет чудотворной силы, дурак.
— Сожалею, что тебе недостает святости, — сокрушался Гале. — Великая вещь — быть святым. Кузен Эдвард проводит дни в молитвах, а ночью его посещают святые видения. А как жаль бедную королеву! «Не хочешь ли зачать прекрасного сына, дорогой, чтобы он был королем после тебя?» «Фи, фи! — кричит кузен Эдвард в ответ, — я слишком непорочен, чтобы заниматься этими приятными делами». И он перебирает свои четки и молится Богу и Богоматери, чтобы благословили его воздержание, при этом бросая свою Англию, как кость, двум собакам. Веселые же будут собачьи бои, прежде чем все устроится.
Герцог улыбнулся, в лунном свете заблестели его белые зубы.
— Слишком много знаешь, дружочек Гале. Смотри, отрежу тебе как-нибудь уши.
— Ладно, ладно! — ответил шут. — Тогда я опять поеду в Англию и попрошу, чтобы наш святой наложил на меня руки. Обещаю, из-под них появится парочка прекрасных ослиных ушей.
— Хватит об этом! — прервал его герцог. Он перекинул полу мантии через плечо и пошел через палубу. — Я хочу спать, — зевнул он. — Пошли со мной, Рауль.
Шут рассмеялся вслед:
— Давай спи рядом с ним на тюфяке, Рауль, ведь вскоре настанет день, когда для тебя уже не
