из услышанного нужно знать герцогу. Он согласился молчать, но тем не менее весь обратный путь думал о нанесенном герцогу оскорблении. Первой, кого увидел Рауль по возвращении, была Мабиль, жена Монтгомери, и юноша чуть не взвыл от досады. Хотя и молодая, дама эта, дочь и наследница Тальва, изгнанного лорда Белесма, всем была известна как зачинщица всяческих неприятностей, и Рауль был просто уверен, что она вытянет все до мельчайших подробностей из Монтгомери.
Герцог встретил посланцев официально. Рауль пересказал ему обтекаемый ответ графа Болдуина, но даже при самом пристальном наблюдении не отметил никакой ответной реакции Вильгельма. Тот секунду- другую помолчал, затем, подняв глаза, спросил:
— А что сказала леди Матильда?
Роже де Монтгомери сразу же почувствовал себя не в своей тарелке, глаза его забегали, а Рауль невозмутимо ответил:
— Леди просила передать вам, ваша милость, что она все еще защищена.
Вильгельм издал короткий смешок.
— Ха, довольно смелые слова! — И он мрачно посмотрел на свои сжатые в кулаки руки. — Вот как, — задумчиво продолжил он. — Вот как!
Герцог отпустил посланцев, перемолвившись с ними парой слов, Рауль вышел вместе с Жильбером д'Офей, Роже, все еще пребывающий в замешательстве, отправился искать жену.
Было невозможно предугадать, чего добивалась Мабиль своим поведением. Те, кто ненавидел ее, а таких было немало, могли поклясться, что в ней сидит злой дух. Так это или нет, сказать было трудно, но она наверняка вытянула из Монтгомери все привезенные из Фландрии новости и поспешила сделать их достоянием общественности.
За ужином Мабиль сидела рядом с герцогом. Они вели между собой какой-то пустой разговор, но когда трапеза близилась к завершению и вино развязало всем языки, женщина, взглянув на соседа, с особым блеском в глазах, выразила удовлетворение по поводу его хорошего настроения.
— А почему бы и нет, леди? — парировал герцог.
Надо сказать, что голос у Мабиль был слаще меда, мягкий и вкрадчивый, и она ласково сказала, обращаясь к нему:
— Ваша милость, расскажите, как она хоть выглядит, эта жестокая красавица, которую так трудно уговорить?
Вильгельм ответил вежливо, хотя все в его голосе уже предвещало надвигающуюся грозу. Ручка Мабиль скользнула вдоль подлокотника его кресла, она медленно подняла глаза и прошептала:
— Дорогой сеньор, вы сносите ее оскорбление как истинный принц.
Пальчики дамы поглаживали его рукав, ее губы дрожали, взгляд затуманился: можно было поклясться, что это не женщина, а сама воплощенная нежность.
— Но как же она осмелилась? — Словно в порыве возмущения Мабиль подняла голову, но тут же ее снова опустила. — Извините, сеньор! Во мне говорит преданность.
Сидящий напротив Монтгомери в волнении облизал пересохшие губы, он бросил на Рауля выразительный взгляд, но тот, кажется, ничего не замечал. И вдруг Вильгельм грохнул кубком об стол.
— В чем дело, мадам? — громко потребовал он объяснений.
Мабиль казалась сконфуженной.
— Ваша милость, извините! Я, наверное, сказала что-то лишнее, — запинаясь, пробормотала она, испуганно посмотрев на мужа, который тотчас же забеспокоился от мучившего дурного предчувствия.
Герцог понял значение этого взгляда, впрочем, он и предполагал нечто подобное.
— Лик святой, мне кажется, вы говорите или слишком много, или слишком мало! — Он сверкнул глазами на Монтгомери. В них была угроза, но Вильгельм осекся, больше не произнеся ни слова, и переключил все свое внимание на графа Ю. Позже он оставил общество, пребывая, по видимости, в неплохом настроении. Но если Монтгомери надеялся больше ничего не услышать от герцога по мучившему того вопросу, то его ожидало глубокое разочарование. Паж передал ему приказ немедленно явиться в спальню герцога, и несчастный ушел, молча бросив осуждающий взгляд на жену. Она улыбалась и казалась очень довольна собой. «Настоящий дьявол с ангельским лицом», — подумал муж в приступе внезапной горечи.
Монтгомери застал герцога в одиночестве, меряющего шагами свою спальню. Вильгельм поманил его пальцем.
— Входи, мой честный посланник, входи! Что ты там утаил от меня, но рассказал жене? Говори!
Начав сбивчиво отвечать, несчастный тут же запутался в потоке слов и стал умолять герцога заставить Рауля д'Аркура сказать ему всю правду.
Герцог ударил кулаком по столу.
— Велик Господь, Монтгомери, но я спрашиваю не его, а именно тебя!
— Ваша милость, леди Матильда говорила, ни с кем не посоветовавшись… как все женщины. Настоящий ответ мы получили от его величества графа и честно передали его вашей светлости.
— Говори, Монтгомери! — Голос герцога заставил несчастного нервничать еще сильнее.
— Ваша милость, со всем уважением к вам могу сказать, что я всего лишь сопровождал рыцаря д'Аркура. Именно от него вы должны услышать, что произошло в Лилле. — Он поймал взгляд Вильгельма, заставивший его вытаращить глаза, и поспешно добавил: — Сеньор, если мы и плохо поступили, утаив истинные слова леди Матильды, то это только из-за любви к вам: мы посчитали, что эти слова не предназначены для ваших ушей.
— Бог и Богоматерь, Монтгомери, ты очень плохо поступил, рассказав жене то, что скрыл от меня, — убийственным тоном произнес герцог.
Бедняга Монтгомери понял, что ему пришел конец. Он выпрямился и сказал со всем достоинством, на которое был способен:
— Предаю себя вашему милосердию, ваша милость.
— Да скажи наконец правду, не ходи вокруг да около! — взмолился герцог.
— Ваша милость, леди Матильда сказала, что во всем покорится воле отца, но умоляет его, если речь идет о замужестве, выбрать ей жениха, который… который… сеньор, дама употребила такие слова, касающиеся происхождения вашей светлости, которые я повторить не осмеливаюсь.
— Лучше повтори, Монтгомери, — приказал герцог спокойным тоном, который был явным преддверием бури.
Глядя в пол, Монтгомери пробормотал:
— Леди Матильда умоляла своего отца не выдавать ее замуж за человека, который не был рожден в законном браке, ваша милость.
— О Боже мой! И ничего больше?
В Монтгомери поднялось прежнее возмущение.
— Да, было и больше, — продолжил он, забыв об осторожности, — леди Матильда употребила по отношению к вам очень оскорбительные выражения, милорд, и осмелилась сказать, что ее кровь не смешается с кровью незаконнорожденного, происходящего из породы бюргеров.
Рауль вошел в покои Вильгельма как раз в тот момент, когда были произнесены эти неосторожные слова. Уже когда он закрывал за собой дверь, было ясно, что слишком поздно пытаться что-то сгладить или смягчить. Монтгомери, послушный поданному знаку, с облегчением удалился, услышав вслед тихо произнесенное герцогом:
— Убирайся, дурак болтливый!
Рауль оперся о дверь и спокойно перенес взрыв гнева Вильгельма. Выбрав подходящий момент, он пояснил:
— Монтгомери неправильно изложил свою версию. Леди действительно произнесла такие слова, но сделала это из чисто женского желания побольнее ранить того, кто слишком волнует ее сердце. Думаю, было бы умнее проигнорировать ее ответ.
— О гнев Господен, да я заставлю ее обливаться кровавыми слезами! — поклялся Вильгельм. — Ну, гордая вдова! Ну, надменная дама! — Он, не останавливаясь, мерил комнату огромными шагами. — Она не хочет, чтобы я был ее возлюбленным! Тогда, крест святой, она узнает, какой я в роли врага!
Герцог вдруг замер у окна, глядя на проплывшую луну. Его пальцы вцепились в каменный подоконник.
