Он засмеялся и, обернувшись к Раулю, бросил:
— Поеду в Лилль. Если ты со мной, давай! Если хочешь остаться, тогда пусть мой паж Эрран седлает своего коня.
— Благодарю, ваша милость. Я бы хотел поехать с вами. Но принесет ли это какую-то пользу?
— Леди Матильда неправильно поняла меня, — мрачно ответил герцог. — Она ответила мне, как какому-то ничтожеству, с которым можно не считаться вовсе. Что ж, я ее проучу.
Ни единого слова больше не было сказано, не удалось отговорить герцога и от немедленного выезда в Лилль. Серьезно обеспокоенный, Рауль вышел, чтобы приказать вывести коней и перемолвиться парой слов с графом Ю. Он надеялся, что в ближайшие полчаса Вильгельм передумает и изменит свое решение, но, увы, этого не случилось. Когда они увиделись снова, герцог был вполне спокоен, но не прислушался ни к мольбам Рауля, ни к уговорам своего кузена. Роберт Ю то смеялся, то хмурился, но он достаточно хорошо изучил нрав Вильгельма и понимал по выражению его лица, что тут любые уговоры бесполезны. Обменявшись с Раулем удрученными взглядами и опасаясь какой-нибудь безрассудной выходки герцога, он предложил, чтобы Вильгельма в Лилль сопровождал вооруженный эскорт. Предложение было отвергнуто презрительным взмахом руки. Герцог вскочил в седло и галопом помчался.
— Матерь Божья, я боюсь! — опасливо крикнул граф Роберт. — Рауль, дьявол на свободе!
Д'Аркур подобрал поводья Версерея и усмехнулся.
— Благослови нас Господь в поисках любви! — сказал он и поскакал следом за герцогом.
Никаких задержек по пути не случилось. Но ранее у посланников на эту дорогу ушло два дня, герцог же преодолел ее за одну ночь. Он остановился только один раз, на рассвете, чтобы переменить лошадей. Не отдыхал, а если и ел, то стоя и торопливо, большую часть пути молчал, но по мере приближения к Лиллю становился все более мрачным. Рауля, хотя и снедаемого беспокойством, сотрясали приступы беззвучного смеха: юноша слишком устал, чтобы еще и размышлять, какой подход найдет Вильгельм к дочери графа Болдуина, но твердо знал, герцог не в том состоянии, чтобы предстать перед элегантным фламандским двором. Забрызганный грязью, в дорожной пыли, он выглядел скорее как спешащий гонец, а не как правящий страной герцог. Но не было смысла напоминать ему об этом. Поэтому Рауль совершенно не удивился, когда они промчались по узким улочкам Лилля прямо к дворцовым воротам — и без остановки дальше.
На входе в большой холл герцога узнали. Изумленный паж таращил на него глаза и позвал других. Пока Вильгельм слезал с коня, спешно прибежали сначала двое придворных, потом за ними другие люди; стало тесно, то и дело слышались высказываемые относительно его приезда догадки и недоуменные вопросы, а также предложение немедленно сопроводить гостя до спальни. Но Вильгельм, не церемонясь, отмел всех в сторону и приказал Раулю подержать его коня.
— То, что я собираюсь здесь делать, надолго нас не задержит, — известил он и зашагал за вежливыми сопровождающими во дворец.
В холле собрались люди в ожидании ужина. Тостиг воскликнул:
— Бог мой, да это Нормандец! Куда это вы так торопитесь, герцог Вильгельм?
Один из фламандских дворян опомнился и начал объяснять, что граф и его сыновья с минуты на минуту вернутся с соколиной охоты, но на полуслове прервался, потому что было очевидно, что герцог никого не слушает. Он почти пробежал через холл и помчался наверх по узкой лестнице, прежде чем кто- либо успел опомниться. Только и увидели, что на боку у него меч, а в правой руке хлыст.
Оцепеневшие фламандцы уставились друг на друга. Не иначе нормандский герцог помешался.
Матильда сидела в будуаре на мягких подушках, вышивая роскошный покров для алтаря. Над другим его краем трудилась Юдит; две очаровательные головки сестер склонились над вышивкой. Вокруг расположились с шитьем фрейлины. Приглушенное жужжание разговоров внезапно оборвалось, когда дверь на другом конце комнаты с грохотом распахнулась. Иголки застыли в воздухе на полпути к материи, шесть удивленных лиц разом повернулись к двери, шесть пар глаз округлились от изумления.
В дверном проеме стоял Вильгельм — неуместная в благоухающем будуаре фигура. Увидев выражение его лица, одна из фрейлин, испуганно вскрикнув, схватилась за соседку.
Матильда не могла вымолвить ни слова, ее обуревали противоречивые чувства, может быть, она очень испугалась, а может, торжествовала. Леди увидела, какой толстый слой пыли на мантии и башмаках герцога, насколько бледно его утомленное лицо, носящее на себе следы длительной тяжелой скачки, и ее губ коснулась ликующая улыбка.
— Так что же случилось? — спросила Юдит, происходящее ее явно забавляло. Она встала и сделала шаг навстречу герцогу, посматривая то на него, то на спокойное лицо сестры.
Герцог двинулся к Матильде. Та сидела неподвижно, словно статуя, только взгляд был устремлен на него. Он наклонился (как будто ринулся вниз, на добычу, успела подумать она) и рывком поставил ее на ноги, так крепко сжав кисть, что у женщины перехватило дыхание.
— Ваше послание благополучно дошло до меня, — сказал он. — И я пришел с ответом.
— Ой, сердце Иисуса! — вскрикнула Юдит, поняв наконец, что происходит.
Одна из фрейлин заплакала, увидев в руке герцога хлыст. Губы Матильды еле шевелились, не слушаясь ее:
— Вы не осмелитесь!..
— Еще как осмелюсь, мадам! — ответил Вильгельм.
Впервые она увидела, что его улыбка может быть похожа на оскал.
— Я однажды поотрубал людям руки-ноги за то же самое оскорбление, которое нанесли мне и вы, вдова-гордячка! — Он выволок ее на середину комнаты. — Я сохраню вам ноги и руки, мадам, но, клянусь, бока ваши поболят!
Фрейлины дрожали от страха, взирая на происходящее, и не могли взять в толк, что происходит, они всхлипывали от ужаса, и все сгрудились вместе и как можно дальше от пугающего зрелища. Хлыст просвистел в воздухе, одна из фрейлин закрыла лицо и вздрагивала каждый раз, когда слышала следующий звук удара.
Наконец леди Юдит опомнилась. Когда Вильгельм в очередной раз поднял свою карающую руку, она незаметно проскользнула к двери и прижалась к ней спиной, чтобы ее нельзя было открыть. Старшая из фрейлин, объятая ужасом при виде того, что леди секут, хотела выбежать, чтобы позвать на помощь, но наткнулась на Юдит.
— Дура, ты что хочешь, чтобы весь двор узнал, как леди Матильду выпороли? — презрительно сказала та. — Пусть. Пусть! Она не скажет тебе спасибо, если все узнают про ее обиду.
Матильда всхлипывала, но при этом крепко закусила зубами нижнюю губу, и только легкий стон слетал с ее губ. Ее платье уже было порвано, волосы растрепались. Пальцы Вильгельма так крепко сжимали кисть, что ломило кости. Наконец безжалостная рука прекратила двигаться, а при последнем ударе колени дамы подогнулись. Тогда герцог отбросил хлыст и схватил ее за талию, крепко прижав к своей груди.
— Мадам, вы оскорбили меня, — сказал он. — Но, Богом клянусь, вы никогда меня не забудете!
Вильгельм сжал ее еще крепче, левая его рука отпустила наконец хрупкое запястье и приподняла безвольно клонящуюся к нему на плечо головку. Прежде чем женщина поняла, что сейчас произойдет, он поцелуем впился в ее полуоткрытые губы. Матильда слегка застонала. Неожиданно раздался резкий смех, герцог отбросил от себя леди и повернулся на каблуках. В полуобморочном состоянии она упала на пол.
В дверь настойчиво стучали, за нею слышались возбужденные голоса.
— Открывайте! — приказал Вильгельм.
Юдит с любопытством посмотрела на него. Ее лицо осветила медленная улыбка, и она присела в почтительном реверансе.
— Клянусь, вы смелый мужчина, Вильгельм Нормандский, — сказала она, отходя от двери и широко распахивая ее.
В будуар бросились придворные. Их мечи скрежетали в ножнах, раздавались негодующие восклицания. Герцог оскалил зубы и подался вперед, как дикий зверь перед прыжком на свою добычу. Вошедшие разом отшатнулись. Он прошелся по ним взглядом, даже не потянувшись к мечу, а напротив, беззаботно уперев руки в бока.
— Итак, — ехидно спросил герцог, — в чем дело?
Они стояли в нерешительности, беспокойно переглядываясь и вертя в руках мечи, и все смотрели на
