– …Ничего, – сказал он. – Я знаю.
На его губах мелькнула улыбка удовлетворения. Оливия откинулась на спинку сиденья, удобно устроив голову на подголовнике, пока Эдвард маневрировал, выводя свой автомобиль из потока машин. «Что он делал по соседству с домом? – подумала она неожиданно. – Ехал ли он специально, чтобы встретиться? Должно быть, он был в сильном отчаянии, если искал встречи с нею, по-прежнему презирая ее и даже зная, что Риа оставила себе его драгоценные акции Джемини».
Она устало закрыла глаза, вспоминая свой жизненный путь за последние десять лет. Риа была далеко, в закрытом пансионате, и Оливия пребывала в полном одиночестве. Ее двоюродная бабушка, как всегда, больше занималась хозяйством Боскомов, чем воспитанием своей юной племянницы, и стало до боли очевидно, что девочки, с которыми она выросла, были подругами Риа, а не ее.
Затем неожиданно, словно в одну ночь, ее детское тело приобрело женские очертания и телефон в их квартире начал то и дело звонить. Это звонили мальчики, которые росли вместе с нею и Риа; теперь они домогались свиданий.
Это льстило Оливии, и она была счастлива. Она посещала футбольные матчи, домашние вечеринки, ходила на прогулки и школьные балы. Вместе с Риа они бегали на свидания, когда Риа приезжала летом домой.
Но приглашения одного рода девушка неизменно отвергала.
– Как насчет кино сегодня вечером, Ливви? – предлагал какой-нибудь мальчик. Не требовалось слишком больших усилий, чтобы понять, что на самом деле это означало: как насчет того, чтобы немного поразвлечься на заднем сиденье моего автомобиля, Ливви?
Когда она ясно давала понять, что это ей неинтересно, они бывали уязвлены. Что, в самом деле, она о себе воображает? Она ведь не одна из них. Она никто. Они прекрасно знали, какое положение в обществе занимает эта девочка.
Так же вел себя и Эдвард Арчер. Оливия открыла глаза и искоса взглянула на него. Он не слишком колебался, когда оценивал ее, да и почему он должен был колебаться? Мужчины его типа всегда чертовски уверены в себе, уверены в своих суждениях, вынесенных из опыта общения с другими людьми.
Ничего не изменилось за эти годы, по крайней мере в том мире, к которому принадлежал Эдвард Арчер. Но она изменилась. Она стала кем-то, она сама построила свою жизнь и заслужила репутацию, репутацию, которая так внезапно оказалась под столь страшной угрозой.
– …День и ночь.
Оливия вздрогнула и очнулась.
– Вы что-то сказали?
– Я сказал, что наших самоотверженных журналистов нахлестывают, как гончих собак, чтобы они охотились за добычей день и ночь…
Оливия кивнула.
– Они очень назойливы.
– «Назойливы» – слишком вежливое определение, – сказал он угрюмо. – Вы были правы, когда назвали их акулами. Они кормятся на чьем-то несчастье. Думаю, я сделал чертовски доброе дело, когда убедил мою мать провести несколько недель у ее сестры в Палм-Бич.
Оливия чуть нагнулась к нему.
– Да, – сказала она миролюбиво, – я подумала, что все это очень тяжело для вас.
Эдвард пожал плечами:
– Я-то не та тема, которая нужна им. Но им бы очень хотелось побыть хоть пять минут наедине с вдовой Райта.
– Но ведь это ужасно. Она все еще в трауре. Она не должна иметь ничего общего с этими ужасными слухами и…
Слова замерли на устах Оливии от взгляда, который бросил на нее Эдвард.
– Какие трогательные сантименты, – сказал он холодно. – Звучит так, словно вы сами верите в то, что говорите.
К ее щекам прилила кровь. Как могла она так сглупить? Ведь по его убеждению, она – любовница его отчима.
Оливия отвернулась и стала смотреть в окно.
– Где находится этот ресторан? – спросила она таким же ровным и холодным тоном, как и он.
– Здесь.
Он направил машину в подземный гараж, занял место на стоянке и выключил двигатель.
– О'кей, пойдемте.
Оливия смотрела, как Эдвард открывал дверь. Направляясь за ним к лифтам, она нахмурилась:
– Куда мы идем?
Он взял ее под локоть.
– Я же говорил вам. Что-нибудь поесть. И поговорить.
Дверь лифта неслышно раскрылась. Эдвард ввел ее в кабину и нажал кнопку на уровне пентхауза.[3] Оливия круто повернулась к нему.
– Что это за ресторан?
