прошлом. Он верил и надеялся, что гомосексуализм не помешает ему любить женщину, но ошибался. Майлз вывел для себя мучительную истину: теперь он точно знал то, чего так опасался. Он перестал быть мужчиной.
Наконец, измученные, несчастные, неудовлетворенные, они уснули.
Среди ночи Майлз проснулся, беспокойно ворочался с боку на бок, затем встал с постели. Это разбудило Хуаниту, она включила лампу около кровати.
— А теперь что? — спросила она.
— Я думал. И не мог уснуть.
— Думал о чем?
И тут он рассказал ей все; он сидел прямо, отвернув голову, чтобы не встретиться взглядом с Хуанитой; он откровенно рассказал про тюрьму, про то, как его изнасиловали, про свои “любовные” взаимоотношения с Карлом.
Здесь Хуанита его оборвала:
— Хватит! Довольно. От этой истории мне не по себе.
— А каково мне, по-твоему?
— Не знаю и знать не хочу. Весь ужас и отвращение, которые она испытывала, прозвучали в ее голосе.
Как только рассвело, он оделся и ушел.
Прошло две недели. И опять в субботу днем — самое благоприятное время — Майлз незаметно ускользнул из спортклуба. Он еще не оправился от усталости и нервного перенапряжения после поездки в Луисвилл накануне ночью и был подавлен отсутствием какого-либо продвижения вперед.
Он нервничал еще и потому, что не знал, стоит ли ему вновь идти к Хуаните, захочет ли она его видеть. Но наконец решил, что должен сделать это хотя бы еще один раз. Когда он пришел, Хуанита встретила его как ни в чем не бывало, по-деловому, как будто забыла то, что произошло между ними.
Она выслушала его рассказ, а затем он поделился с ней своими сомнениями.
— Ничего важного я до сих пор не обнаружил. Я связан с Джулом Лароккой и с тем парнем, который продал мне фальшивые двадцатидолларовые бумажки, но и тот, и другой — мелкая сошка. К тому же стоит мне начать задавать Ларокке вопросы — например, откуда взялось водительское удостоверение, — он замолкает и становится подозрительным. Сейчас я знаю не больше, чем в самом начале, об их воротилах или о том, что делается за стенами “Двух семерок”.
— Нельзя же доискаться до всего за месяц, — сказала Хуанита.
— А может, не до чего и доискиваться, по крайней мере того, что хочет Уэйнрайт.
— Может быть. Но если так, это не твоя вина. А кроме того, возможно, ты обнаружил гораздо больше, чем думаешь. Эти фальшивые деньги, которые ты мне передал, номер той машины…
— Которая скорее всего краденая.
— Ну это уже пусть выясняет мистер Шерлок Холмс Уэйнрайт. — Хуаниту осенило:
— А как насчет авиабилета, который тебе дали, чтобы вернуться обратно?
— Я его использовал.
— Пассажирам всегда оставляют копию.
— Может, я…
Майлз порылся в кармане пиджака — на нем был тот же костюм, что во время поездки в Луисвилл. Конверт с корешком от билета был здесь.
Хуанита взяла и то и другое.
— Не исключено, что кому-то это о чем-нибудь да расскажет. А я верну тебе сорок долларов, которые ты потратил на фальшивки.
— Ты обо мне так заботишься.
— Почему бы и нет? Ведь кто-то же должен. Вернулась Эстела от подружки из соседней квартиры.
— Привет, — сказала она, — ты снова у нас останешься?
— Не сегодня, — ответил Майлз. — Я скоро пойду.
— С какой стати? — резко спросила Хуанита.
— Да так. Я просто думал…
— Ну и поужинаешь с нами. Эстела будет рада.
— Вот здорово! — воскликнула Эстела. — Почитаешь мне историю?
Майлз согласился, и она, вручив ему книжку, счастливая, устроилась у него на коленях.
После ужина, прежде чем Эстела отправилась спать, он почитал ей еще.
— Ты добрый, Майлз, — сказала Хуанита, выходя из спальни и прикрывая за собой дверь.
Как и прежде, они сидели на диване в гостиной. Хуанита говорила медленно, тщательно подбирая слова.
— В прошлый раз, после того как ты ушел, я пожалела о том, что была резка с тобой. Не осуди другого, а я именно это и сделала. Я знаю, что ты страдал в тюрьме. Я могу себе только представлять, каково там, и никому неведомо, как бы он себя повел, оказавшись на месте другого. Что же касается того человека, Карла, то если он был добр к тебе, когда кругом царила жестокость, то это и есть самое главное. — Хуанита умолкла, задумалась и продолжила:
— Женщине трудно понять, как мужчины могут любить друг друга в том, особом смысле этого слова. И все же я знаю, что есть и мужские и женские любовные союзы, и в конце концов любая любовь лучше, чем пустота, чем ненависть. Так что забудь мои резкие слова и вспоминай своего Карла по-прежнему. — Она взглянула Майлзу в глаза. — Ведь ты любил его, правда?
— Да, — ответил он чуть слышно. — Любил. Хуанита кивнула:
— Лучше называть вещи своими именами. Возможно, у тебя будут другие мужчины. Я не знаю. Мне это непонятно, но зато понятно другое: любая любовь — благо.
— Спасибо, Хуанита. — Майлз увидел, что она плачет, и почувствовал, как и у него по щекам потекли слезы.
Долгое время они сидели молча, слушая вечерний уличный шум. Потом начали говорить, говорить, как близкие друзья. Позабыв о времени, они разговаривали до поздней ночи. Пока наконец не уснули, взявшись за руки.
Майлз проснулся первым. Члены его затекли.., но он ощущал что-то еще, какое-то волнение.
Он нежно разбудил Хуаниту, и они опустились на пол.
— Я люблю тебя, Майлз. Дорогой мой, я люблю тебя. И тут он понял, что благодаря ей вновь обрел утраченное мужское начало.
Глава 9
— Я задам вам два вопроса, — сказал Алекс Вандерворт. — Во-первых, как вам удалось раздобыть всю эту информацию? Во-вторых, насколько она надежна?
— Если не возражаете, — согласился Верной Джэкс, — я отвечу на них в обратном порядке.
Разговор происходил в кабинете Алекса в башне “ФМА”, ближе к вечеру. В коридоре было тихо. Большинство сотрудников, работавших на 36-м этаже, уже разошлись по домам.
Частный детектив, которого месяц назад Алекс нанял, чтобы выяснить, каково положение дел в “Супранэшнл корпорэйшн”, молча сидел на диване, читая дневную газету, в то время как Алекс изучал его отчет на семидесяти страницах с приложенными к нему фотокопиями документов.
Сегодня Верной Джэкс выглядел еще обтрепаннее, чем в прошлый раз. Если бы его лоснящийся синий костюм предложили “Армии спасения”, то и там от него бы отказались. Носки пузырились на щиколотках, а ботинки были еще грязнее прежнего. Остатки волос торчали в разные стороны. Однако не вызывало сомнений то, что отсутствие внешнего лоска с лихвой компенсировалось его профессионализмом.
— Что касается надежности, — сказал он, — если вы меня спросите, можно ли использовать изложенные мною факты в суде в качестве вещественных доказательств, я отвечу — нет. Но за подлинность сведений я ручаюсь — я не включил сюда ничего, что бы не было проверено по крайней мере по двум источникам, а то и по трем. Кроме того, репутация человека, который всегда доискивается до истины, в моем деле самое главное. И я ею дорожу.
Теперь о том, как я делаю свою работу. Обычно те, кто меня нанимает, этим интересуются, и, по-моему,
