довольно высокопоставленных родителей и развлекались убийствами коммунистов. Но, естественно, на 'политической платформе' не удержались и 'замочили своего школьного учителя физкультуры, который их чем-то достал'. Я тогда не поверил Сартакову, думал, что он пересказывает какую-то странную тюремную байку…
Но через год получил независимое подтверждение: вернулся на зону Говик Копоян, агент-связник ЦРУ, и пересказал разговор, свидетелем которого стал он сам. При нем надзиратель открыл кормушку камеры и сказал соседу-зэку:
— Это ты трепался, что 'малолеток' по закону не могут расстрелять?
— Почему трепался? Так и есть. Такой закон…
— А гитлеровцев всех расстреляли.
— Малолеток?
— Всех под метелку.
Когда кормушка закрылась, Говик расспросил соседа, что за 'гитлеровцы' такие. 'Сидела тут компания малолеток. На допросах давали показания только в присутствии своего фюрера. Им вопрос, а они к 'Гитлеру': 'Мне позволено ответить на это следователю, мой фюрер?'. Как же это малолеток расстреляли?'
Только через два этапа, в Целинограде, я узнал в камере от совсем недавних 'малолеток', как юридически такой расстрел можно оформить. Оказывается, если 'малолетка' участвует в особо тяжком преступлении, суд имеет право, вопреки закону, 'лишать малолетства', т. е. выносить приговор несовершеннолетнему как совершеннолетнему. Видимо, московских гитлеровцев действительно расстреляли, а через Свердловск шла какая-то другая группа несовершеннолетних игроков в гестапо и 'Орднунг'.
Зарегистрировав меня в приемной, отшлюзовали в 'бокс' для сидения. Через четверть часа туда ввели нового соседа — пожилого, грузного, явно уставшего с дороги зэка, со смуглой кожей и лиловыми, как сливы, глазами.
Фамилию его не помню, национальность он назвал сам: 'Румын'. Сидит за веру. 'За какую?' — 'За обычную, христианскую'. — 'ИПЦ?' — 'Не понял вас.' — 'Истинно православная церковь?' — 'Нет'. — 'Баптист-инициативник?' — 'Нет.' Так и не хотел мне сказать… Лишь когда я упомянул имена зэков с нашей зоны — Руссу и Скрипчука — он поверил мне и признался: 'Свидетель Иеговы'.
— Срок?
— Пять зоны и пять ссылки.
(Его этапировали, как меня, из зоны на ссылку — но в Томскую область.)
— Досрочно не удалось? На 'химию'?
— Нас не освобождают. Говорят — отрекись от Бога, тогда выпустим.
— Прямо так вот и требуют — 'отрекись от Бога'?
— Нет, не так. Говорят: прими другую веру. В Бога верь, на это запрета нет, но не по-своему, а как у нас разрешается…
Завязался разговор, и, как обычно бывает со всеми встречавшимися в зонах религиозниками, он начинает миссионерствовать: 'Вы людына умная, Писание читали, 'Башню стражи' читали… Зачем вам эта политика? Почему не приняли веру' и пр.
…В тот раз, общаясь с 'религиозником', я, помню, хотел разобраться в истоках той активной неприязни, которую мои предшественники, интеллигенты полутора последних веков, испытывали к его предшественникам, к служителям веры всех культов.
— Я не принял веру, — отвечаю, — потому что не приемлю без оговорок истинность тех догматов, что в ней заложены.
— Но то не человеческое, то Божественное установление.
— Принято! Но то, что составляет не догмат веры в Бога вообще, а вот именно вашей, особенной веры — у нас, евреев, его называют Устной Торой — это плод человеческого размышления над текстами. А он подвержен критике и размышлениям…
Он пытался возразить, и я внес уточнение:
— …уверен, пером Отцов веры — любых культов! — двигало самое лучшее побуждение. Желание одухотворить мир, сделать его более похожим на Божественный проект. И потому они находили самое верное, самое нужное, что в их мире, их современникам надо было сказать о Боге, к вящей славе Божией. Но и самые мудрые и самые святые из них были всего только люди. А человеку свойственно ошибаться, и я не могу некритически принимать его умозаключения или догадки, только потому, что они высказаны были достойными и умными людьми. Так я устроен Богом! Человек не может говорить за Бога. И даже самый святой человек.
— Людына может ошибаться, — соглашается он. — Но в чем наша ошибка?
— Хотя бы в вычислении даты Армагеддона.
(Этим термином иеговисты называют день конца нашего света, последнего сражения Божьего воинства с аггелами тьмы.)
— Но про все даты написано в Библии.
О, теперь я точно знаю, что воспоследует: длинная вереница цитат, с указанием всех ссылок (книга, глава, стих). Религиозники, при всей моей личной симпатии ко многим из них, психологически напоминают знакомых знатоков марксизма-ленинизма: та же любовь к цитатам из классиков, то же преклонение перед авторитетами, та же слепая и интуитивная неприязнь ко всем сомневающимся, те же сноски и ссылки, а, главное, то же стремление представить даже действительно интересную догадку, даже очень глубокое прозрение одного из их кумиров в виде бесспорной аксиомы. Мне видится, что интеллигенты прошлых поколений испытывали к богословам те же чувства, какие у нашего поколения возникают при общении с идейными марксистами.
— Да, — возражаю, — цитаты взяты из писания. Но откуда, например, известно, что библейски 'год' есть ваш год?
— Не понял.
— Разве Бог адекватно…
Заметил его взгляд и поправился:
— …точно выражает свои предначертания на человеческом несовершенном языке? У евреев, с которыми он говорил, год вообще лунно-солнечный — сейчас, а какой был тогда, кто знает? Почему ваши наставники считают годом срок оборота Земли вокруг Солнца?
— Год есть год.
Но ему уже неинтересно со мной: религиознику всегда неинтересно говорить с человеком, который рассуждает сам — без опоры на цитаты из классиков. Он ведь может походя разрушить с такими усилиями воздвигнутый бастион Веры. Помню, он попытался отговорить меня от занятий 'политикой', ибо нужно спасть лишь душу, услышав Благую весть. Ссылался на поучения Иисуса.
— Но ведь Иисус не велел этого ни вам, ни мне — он приказал это делать Матфею, или Андрею, или Симону… Откуда вам известно, что это — наказ каждому человеку, а не повеление именно этим, его избранным?
…Кстати, слабость его позиции заключалась в том, что, проповедуя уход в Чистый Дух, он лицемерил, причем перед самим собой — т. е. совершал первый грех именно против Духа!
— Зачем вы уверяете власти, что вам нет дела до их грехов, до их политики, что вы заняты только верой? Это неправда — и они это знают! Вы не можете быть равнодушными к воинственно атеистическому государству. Государство ведет захват человеческих душ, увлекает в безбожие всеми методами, доступными административной и идеологической машине. А вы пробуете внушить: 'Мы же не против вас…' Не верят они вам — и справедливо не верят. Вот я им в лицо говорю: я враг вашей политики, вашей морали, вашей философии…И они меня уважают за правду и даже задумываются над грешной своей жизнью… Тоже ведь люди! И потому мне положили срок в шесть лет, а вас, который только раздражает их мнимым невмешательством в политику, оформили на червонец. Сказали бы прямо: 'Будьте вы прокляты именем Бога!' — все равно червонец — это предельный срок по статье.
