Срок соответственно увеличился с 25 до 27 лет! 'Что я могу для тебя сделать! — не выдержал укора старика земляк-прокурор. — Мне приказали…' Свои 27 лет Кончаковский кончит через полгода после меня. Сидит он за моим столом, пьет за мое здоровье чай, и никому не ведомо, что вернется он в родную Рудню на Львовщине ('как Моисей, — напишет мне в ссылку Саранчук, — 40 лет шел на Родину'), и на 13-й день увезут его в больницу, а через 18 дней после освобождения станет он, как Мартин Лютер Кинг, 'свободен, свободен, наконец-то свободен'.
— Як жити пан Михаил, — спрашивает. — Бо в зони я чоловик вильный, а там може хто брехать на меня начнет… Где украинцу вильнее жити — в табори але в Украини?
Смеется, шутит, а, вижу, боится. Боится освобождения.
…На десять минут заскочил к столу с дежурства статный, величаво красивый пан Константин Скрипчук. Месяц назад у него кончились первые 25 лет срока, осталась добавка — еще четыре. Когда-то за рост, красоту и отвагу взяли гуцульского паренька в гвардию румынского короля! Потом он воевал в УПА, 'был лихим пулеметчиком', как рассказывал мне тот же Саранчук, после ухода армии на Запад вернулся в село, женился, родилось трое детей (четвертая дочка родилась уже после ареста), крестьянствовал на земле, а в 1953-м году вспомнили и про него. Получил бандеровский мужской стандарт — 25 лет… Через три года Хрущев объявил амнистию: тех, кто воевал рядом со Скрипчуком и успел уже отсидеть 10 лет, их отпустили по домам, а его отправили добивать присужденный 'четвертак' полностью — в Джезказганские рудники. Жена прислал туда письмо с просьбой — разрешить вторично выйти замуж, и он ей разрешил: 'Где ж ей с четырьмя детьми ждать такой сумасшедший срок!', но я вижу — и сегодня, через 20 лет он унижен разводом до живой боли! Тогда и 'принял веру' — вступил в Общину свидетелей Иеговы. Вопросов веры не касаюсь (не моя, как говорится, парафия), но по-человечески обращение — это более чем естественный акт: он получил братьев взамен утерянных… И заплатил по счету. В 1958 году ЦК КПСС сделал новый прыжок на верующих, а уж где удобнее творить процессы над 'религиозниками', как не в зонах? С 'оперданными' просто, и задержание не составляет труда, и оформление на срок элементарно. Обыскали. Нашли в тумбочке переписанную от руки статью из 'Башни стражи' (органа иеговистов) и добавили к 25 годам еще четыре. Итого сроку у Скрипчука — 29 лет. Как 'рецидивиста' его водворили в камеры 'особого режима': это высосало даже и его железное здоровье. Почки… Все равно обязан 'вкалывать' в кочегарке, однако как инвалид II группы получил право раз в год полечиться на 'больничке'.
Через три месяца, в ссылке я услышал западные радиоголоса. Например, как французская коммунистка Жанетта Вермерш на вопрос телекорреспондента о судьбах диссидентов ответила: 'Но у них, в России, такие законы'.
Проблема в том, что и советские законы в СССР не исполнялись. Судьба Скрипчука — тому живой пример. СССР подписал (и ратифицировал) Пакт о гражданских правах, согласно которому в Союзе считалась действующей такая элементарная норма: если после совершения правонарушения принят закон, по которому предусматривается меньшая норма наказания, чем раньше, то приговор пересматривается по новому закону. Логика простая и понятная — даже коммунистке: вот мы вдвоем совершили правонарушение, я попал в руки правосудия и получаю срок, скажем, десять лет (по моей статье 58–10), а мой подельник скрылся от правосудия и его достали только после 1958 года, когда за то же деяние (по статье 70-й) дают не более семи лет чистой зоны… Неужели подельнику положен приз в три года срока по сравнению со мной за то, что он скрывался от правосудия? А ведь в казусе тех же Кончаковского и Скрипчука (после 1958 года максимальный срок наказание в СССР считался 15 лет) разница достигала целых десяти лет!
Я несколько раз писал про них обоих во всевозможные инстанции, г-жа Вермерш. И — никакого ответа.
Или вот — чемпион мира по боксу Мохаммед Али, целовавшийся с главным патроном наших зон, с Леонидом Брежневым. Он посмел сказать, что наблюдал 'свободу совести' в церквах Москвы, он, отказавшийся идти на фронт во Вьетнам по религиозным соображениям (что бы с ним сделали за это в Союзе!). А я в это время вспоминал старушек-'религиозниц', и 'истинно православных Надю Усоеву и Таню Соколову (пять лет за веру), и, конечно, Скрипчука, при мне кончавшего свой 27-й год заключения, господин Мохаммед Али, кончавшего их в кочегарке жилой зоны ЖХ 385-19.
Отдельно за столом сидели шпионы. Их у нас немного.
Первый — это капитан-лейтенант Виталий Лысенко, штурман разведывательного корабля. О сути дела знаю немного — Виталий осторожен на язык, как и подобает профессионалу спецслужбы. Родом он с Полтавы, сын погибшего на фронте солдата. Собственно, в зону Виталий попал не за шпионаж, а, как сам выразился, — 'по дружбе'. Его приятель, тоже капитан-лейтенант, Константиновский ('если бы вы знали, ребята, в каком месте он служил!') задумал стать агентом 'Интеллидженс сервис' (этой детали я не знал в зоне, рассказали в Израиле товарищи, знавшие в тюрьме этого Константиновского — М. Х.) и поделился идеей с Лысенко. Тот отказался. Через некоторое время Константиновский попал под арест (как именно провалился, Виталий сам не знал). На допросе дал показания, что Виталий отказался работать в паре с ним. Лысенко был немедленно арестован по статье 'недонесение' (до трех лет). Далее разворачивался обычный сюжет с использованием паразитирования на юридической безграмотности обвиняемого… 'Вы говорите, что не соглашались шпионить, да? Почему?' — ' Я сказал: подумай о жене и детях. Если тебя возьмут, что с ними будет!' — 'А он?' — 'Он ответил: ты-то хоть позаботишься тогда о них'. — 'А вы?' — 'Я ответил нормально: ты мой друг, конечно, я твоих не оставлю'. Статью переквалифицировали по статье 'укрывательство' (до пяти лет. 'Если бы вы не обещали позаботиться о его семье, может, он бы не пошел на измену родине'…). 'Но неужели вы не пробовали его отговорить?' — 'Конечно, пробовал. Я ему сказал: вот ты собираешься связаться с резидентом через машину с дипломатическим номером. Ты сумасшедший, тебя ж сразу схватят'. Обвинение переквалифицировали по статье 'соучастие в шпионаже' (до десяти лет: 'Вы дали ему совет, как не надо ошибочно действовать'). Наш Виталик получил меньше наименьшего — всего восемь лет зоны строгого режима… Жена его оставила ('Как ты мог ничего мне о своих делах не рассказывать!'). От него я, кстати, довольно много узнал об украинских проблемах — информация оказалась ценной, поскольку исходила не от националиста, напротив, от человека, полностью русифицированного… 'В детстве мы с ребятами договаривались: с сегодняшнего дня ни слова не говорим по-украински. Так я и позабыл родной язык'. Недавно вдруг сказал мне: 'Сегодня ночью мне сон приснился на украинском языке. Значит, язык вспомнил…'
Еще шпион, Миша Конкин. Этот заслуживает уже не абзаца, а целого этюда.
Лет ему 30 с гаком, роста выше среднего. Черняв, смугл, черноглаз, широкий лоб, впалые, будто втянутые в полость рта щеки, между ними вырвавшийся вперед нос с горбинкой. Бытовички на зоне уверены, что Миша — еврей, 'похож очень' (я и сам так же поначалу думал, но сам Миша упорно отрицал, уверяя меня, что он чистокровный русак. Может быть…). Товаровед по образованию, инспектор какого-то торга, потом попал на работу по специальности в Министерство обороны СССР. Курировал снабжение крупного оптического завода. Работником был отличным, не сомневаюсь. Но кормил Мишу не маршал Гречко: при Мишиных-то привычках это было бы непросто и министру обороны. Ибо помимо основной семьи, о которой будущий шпион заботился со вкусом, размахом и удовольствием (детали в его рассказах: какие обои сумел для кухни достать, как коридор покрасил, какой редкостный сервиз из конфиската сумел для дома раздобыть), он заимел еще холостую квартирку — с какой-то 'сирийской' (?), по его словам, мебелью, с баром, забитым импортными бутылками ('больше всего я любил коктейль 'Мартини'), и гнездо посещала некая красотка-стюардесса, украшенная алмазным колье и прочими подобными Мишиными дарами. Иногда они путешествовали, снимая по дороге номера в 'Интуристе' ('каждую минуту у меня в кармане лежало не меньше двухсот рублей': среднемесячная зарплата по стране составляла тогда примерно 150 рублей брутто).
Свои тысячи Миша добывал подпольным бизнесом: его сферой считался антиквариат. С ориентацией, видимо, на иностранных покупателей.
…Сейчас модны стоны в российских масс-медиа про 'утрату наших национальных ценностей' из-за
