— Спасибо.
Принтер остановился.
— И что же ты рассказала о себе?
— А?
— В этом эссе? Что ты написала?
— Ну, все, что в голову пришло. Всякую ерунду, в основном.
— Например?
Карла сгребла бумаги с лотка принтера:
— Не скажу. Эссе получилось довольно дурацким.
— Да ладно, скажи, мне можно, — попросил Халед с едва уловимой враждебностью в голосе.
— Ну, написала, что я человек неравнодушный, борюсь за социальную справедливость. Что я веселая и позитивная…
— Правда? — перебил Халед. — Веселая и позитивная?
— По-твоему, я не такая?
— Не знаю. По-моему, ты всегда немного грустная.
— Я не грустная!
— Значит, у тебя только лицо грустное.
— Вот спасибо!
— Тут не на что обижаться.
— Я не грустная. Я всегда улыбаюсь.
— Как скажешь.
Рассерженная Карла сложила листы по порядку и сунула их в конверт.
— Все. Мне пора.
Халед не двинулся с места.
— И когда же вы берете ребенка?
Карла вздохнула:
— Это не нам решать. О сроках пока речь не идет. Сначала нас протестируют. Потом проинспектируют наш дом. Словом, еще не скоро.
Они стояли, прислушиваясь к странным шорохам, раздававшимся в безлюдном отделении социальной службы, — бульканью воды в охладителе, отдаленному позвякиванию лифта, жужжанию факса в соседнем офисе.
— Жаль, — произнес наконец Халед, — мне очень жаль, что ты это делаешь.
— Вижу.
От навернувшихся слез комната поплыла и словно подернулась рябью. Карла опустила голову. А когда вновь подняла глаза, Халед стоял прямо перед ней.
Его руки были сухими и горячими. А сам он был на вкус пряным, сохраняя аромат еды, которую ел в обеденный перерыв. Когда он прикоснулся губами к ее уху, ей почудилось, что это не его рот, но морская раковина.
— Все хорошо? — прошептал Халед. — Ты хочешь этого? Скажи.
У Карлы сдавило горло.
Он отступил назад:
— Карла?
Она закрыла глаза и прохрипела:
— Да. Да, продолжай, да.
Глава 8
Желая как-то оправдать хвастливые претензии на «романтический сад», обозначенные на рекламном щите, хозяин индийского ресторанчика на Пятой улице развесил в бетонированном дворике гирлянды из разноцветных лампочек, а на хлипких пластиковых столиках поставил чаши с водой, в которой плавали свечки. Из колонок, спрятанных на ветках старой кривой яблони, негромко лилась трогательная инструментальная музыка. В этом городском оазисе музыки и света однажды вечером в конце июля сидели Роза и Крис Джексон, обсуждая новый проект Криса — документальный фильм о семействе деревенских метамфетаминовых наркоманов из Миннесоты.
— Мой любимый персонаж — дедушка, — говорил Крис. — Такой благообразный старикан с седой шевелюрой и пышными усами. Когда он сидит дома в тряпичных тапках и смотрит по телику автогонки, ну просто милейший мужик. А потом он садится в машину, сажает рядом пятнадцатилетнюю внучку, будто собрался везти ее на футбольную тренировку или там в школу, а на самом деле они едут в город, где девчонка зарабатывает своим телом. Старик — сутенер собственной внучки! — Крис хохотнул. — Клево, правда?
Роза, чье внимание отвлекли сочные саксофонные импровизации на тему «Повяжи желтую ленту», улыбнулась и отхлебнула красного вина.
— Ты набрел на богатый материал, это точно. — Ей давно не выпадал шанс вставить слово, и, судя по преувеличенно четкой дикции, за то время, пока Роза вынужденно помалкивала, она успела слегка опьянеть.
— Да уж, — зарделся довольный Крис, — я просто тащусь. — Перед ними стояло блюдо со сладостями. — Как тебе «гуляб джамун»?[43] Обалденный, правда?
Роза уклончиво улыбнулась. Ей «гуляб джамун» показался гадостью: ни дать ни взять жвачка, сдобренная розовым красителем.
— Когда я был в Индии, — продолжал Крис, — я реально подсел на эти штуковины. В Нью-Йорке их почти везде делают неправильно, но здешний шеф просто потрясающий. Раньше он готовил для какого-то индийского махараджи. Очень интересный парень. Мы с ним пару раз пообщались, он угощал меня индийскими сигарами и рассказывал такие классные истории…
Откинувшись на спинку стула, Роза не встревала в эту монотонную беседу Криса с самим собой. В своей тупости он настоящий гений, думала она. Какую тему ему ни подбрось, он немедленно преобразует ее в нечто непроходимо скучное. Но сегодня это не имело никакого значения: сбросив кожу рассудительной перфекционистки, Роза просто плыла по течению. Крис, он нормальный. Она уже решила, что переспит с ним.
— Будешь смеяться, — сказал Крис, — но я очень рад, что ты согласилась встретиться со мной.
— Я тоже рада.
— Если честно, я был как бы удивлен. Ты столько раз отказывалась. Я думал, ты все еще злишься на меня.
— Злюсь? — Роза скептически улыбнулась. Вряд ли столь тусклая личность могла вызвать у нее гнев.
— Ты не помнишь? — с напускной застенчивостью спросил Крис.
— О чем?
— Ну, если не помнишь, — продолжал кокетничать Крис, — не будем ворошить прошлое…
— Нет, скажи. Когда я на тебя разозлилась?
— В колледже, на последнем курсе. Ты взбесилась, потому что я потерял твою книжку «Педагогика угнетенных», а потом не пришел раздавать листовки. Ты орала на меня прямо посреди улицы. — Он помолчал. — Неужели забыла? Ты назвала меня «самодовольным кретином».
— Десять лет прошло, а ты все еще помнишь, что именно я сказала?
— Конечно. Такое не забывается.