другими заговорщиками. Их было шестеро, но, кроме герра Бинцера, великий герцог знал только троих: Луиса Эрнандеса, сержанта и падре Игнасио.
— Друзья, это сделал я, это я, сеньоры! Я, Амадео из «Комменданта»! Если бы не я, вас бы всех расстреляли — еще до завтрашнего вечера! И падре Игнасио, и Эухенио, и великого Луиса, и самого сеньора Бинцера! Да-да, самого сеньора Бинцера! Знаете, где я нашел его? Сеньор Бинцер лежал связанный в моем старом сарае; связанный и совершенно беспомощный!
— Но-но, — послышался строгий голос немца, — хватит, Амадео. А кто придал вам мужество и заставил разыскать ваших друзей (он указал на тех троих, которые были незнакомы великому герцогу)? Все сделал сеньор Бинцер, друг мой. А кто привел вас сюда и завалил вот этого (он показал на дона Рамона)?
Услышав похвальбу своего врага, дон Рамон почувствовал, как к его разбитому телу потихоньку возвращаются силы. С трудом ворочая языком, он проговорил:
— Если это был сеньор Бинцер, то я обещаю, что в награду он будет повешен еще до завтрашнего вечера.
Герр Бинцер, только теперь заметив, что дон Рамон пришел в сознание, бросился к нему.
Глаза немца налились кровью, белесые брови топорщились, как щетка.
— «Повесят», вот, значит, как? — воскликнул он. — Нет уж, повесят кого-то другого — а именно вас, чертов голодранец! Помните, как вы со мной обошлись? Вы дали мне пощечину — так вот вам за это! Вот вам! Вот вам!
Вне себя от ярости он принялся бить связанного противника по лицу, по щекам и по разорванному уху, сбив на сторону повязку. Все остальные притихли. Несмотря ни на что, у них еще сохранились остатки векового уважения к великогерцогскому роду; лишь Амадео пронзительно засмеялся. Наконец вперед выступил Луис и попробовал оттащить немца.
— Сеньор Бинцер, сеньор Бинцер, — говорил он, словно лунатик, — сначала нужно провести допрос…
Герр Бинцер уступил, но был еще вне себя от злобы. Дон Рамон, который все это время делал титанические усилия, чтобы освободиться от пут, смотрел на него страшным взглядом.
Его голос и вид были так ужасны, что в какой-то миг заговорщики робко переглянулись. Возможно, у великого герцога есть союзники, о существовании которых им не известно? Возможно, он привел подмогу с континента? И вообще, откуда он взялся? Великий герцог явился так внезапно, словно ангел мщения, и за два часа чуть было не уничтожил Меноркскую революцию. Возможно, его строптивость — при том что он был связан по рукам и ногам — объяснялась существованием каких-то неведомых друзей? Амадео перебросился словом с другим заговорщиком, после чего они спешно заперли входную дверь и задвинули засов.
Тем временем Луис, сержант и герр Бинцер успели провести маленькое совещание. Наконец Луис вышел вперед, а остальные расположились полукругом.
— Мы хотим знать, кто тот человек, который был с вами.
— Вы узнаете это еще до наступления завтрашнего вечера, когда вас всех повесят, — проговорил дон Рамон холодно и взглянул на Луиса.
Тот побледнел.
— Мы знаем, что вы прибыли сегодня днем на маленькой яхте. Я сам был на борту, но забыл проверить, нет ли на судне других пассажиров…
— Осел, — вставил герр Бинцер.
— Вы были на судне? — продолжал сеньор Эрнандес.
— Луис, вы обращаетесь ко мне? — спросил великий герцог.
— Да. Отвечайте на вопрос!
— Если вы хотите получить ответ, называйте меня «ваше высочество». На милость вам больше надеяться не придется.
Луис задрожал всем телом, и в следующий миг черный сержант отодвинул его в сторону.
— Были вы на яхте или нет? — взревел он.
Дон Рамон уже собирался дать ему такой же ответ, какой он дал Луису, но тут его осенила идея.
Глупо дразнить их без толку. Пока профессор на свободе, еще ничего не потеряно. Профессор и двое слуг! Если им хватит времени, дело еще может принять другой оборот. Главное — выиграть время! И в ту же минуту у него появился план.
Спокойно обведя взглядом кружок собравшихся, он сказал:
— Я был на борту. Но ваш друг Эрнандес не заметил не только меня — он не заметил еще одну вещь.
— Какую же?
— То, что на судне есть беспроволочный телеграф. Вы знаете, что такое беспроволочный телеграф?
Воцарилось молчание. Заговорщики уставились друг на друга: половина из них не понимала, к чему клонит дон Рамон, половина почувствовала в его словах угрозу и испугалась. Единственным, кто вполне мог оценить смысл этих слов, был герр Бинцер, и к своему ужасу, заговорщики заметили, что уверенности у него сразу поубавилось.
— Прежде чем сойти на берег, — продолжал дон Рамон, делая ударение на каждом слове, — мы связались с английским броненосцем и обо всем им рассказали. Они будут здесь завтра утром, с чем я и поздравляю вас, господа!
Несколько секунд прошли в полной неподвижности. Результат превзошел все ожидания великого герцога. Всем заговорщикам доводилось видеть, как английские и французские бронированные колоссы пришвартовывались у берегов Менорки во время рейдов по Средиземному морю, и всем им доводилось слышать истории про их боевую мощь, от которых волосы на голове вставали дыбом. Если великий герцог не врет, то наказание не заставит себя ждать — а поведение великого герцога не оставляло у них сомнений в том, что он говорит правду… Луис побледнел как смерть, остальные переглянулись и уставились на дона Рамона, лицо которого, разбитое в кровь и изуродованное герром Бинцером, было страшно как никогда. Наконец их взгляд обратился на герра Бинцера, зачинщика революции, которую ждала столь печальная участь.
И через пару минут немцу представилась возможность узнать, какая участь ждет предводителя неудавшегося восстания: сначала послышался ропот трактирщика Амадео, затем к нему присоединилось всхлипывание испуганного Луиса и наконец — рокочущий бас сержанта. Долой немца! Он всему виной! Черт бы его побрал — трусливого скупердяя! Что нам пользы от этой революции? На мгновение показалось, что дон Рамон одержал в этой игре победу, какой не мог ожидать; уже стали раздаваться единичные мольбы о пощаде — но тут герр Бинцер, изо всех сил напрягая голос, завладел вниманием публики.
— Друзья! — воскликнул он. — Вы просите у него пощады? А от меня он получит вот что (он занес руку, собираясь ударить дона Рамона, но, увидев изменившиеся лица своих товарищей, остановился) — если я того захочу, — добавил герр Бинцер. — Вы позволили ему напугать себя, напугать этим беспроволочным телеграфом? Он лжет! Ему только и нужно, чтобы вы испугались — и ничего больше! А если он говорит правду, если еще до рассвета здесь будет английский броненосец — что, от этого с нами обойдутся ласковее? Разве он не обещал, что мы будем повешены еще до завтрашнего вечера? Чтобы этому помешать, у нас есть только одно средство — повесить его! Если мы сделаем это и потопим судно, на котором он приплыл, — хотел бы я посмотреть на английский броненосец, у которого найдутся для нас какие-то аргументы.
Герр Бинцер замолчал. Почувствовав раздражение и в то же время усталость и безразличие, великий герцог понял, что Бинцер добился своего: заговорщики поняли, что он прав! Дона Рамона нужно немедля повесить, яхту — потопить, и пусть потом приходит броненосец!
Поднялся дикий гул; заговорщики подняли великого герцога со стула и принялись выбирать подходящее место для казни. Черный сержант скинул мундир, несомненно, собираясь выступить в качестве палача. Сержант повернулся к расстриге священнику, который продолжал петь и бормотать в своем углу.
— Игнасио, нужна ваша помощь! Прочитайте над великим герцогом Меноркским отходную молитву!
