– Ничего вы не знаете!
– Представь себе, знаю!
– Ладно. Он действительно дома. Но вы все равно не сможете его увидеть. Он принимает ванну.
– Он что, стал невидимым?
– Это еще почему?
– Ты сказала, что я не смогу его увидеть.
– Он раздет, и потому он никого не принимает!
– Меня это нисколько не смущает, – хмыкнул Прегер, направившись к лестнице.
Гарри Пени, плескавшийся в своей огромной ванне, которую правильнее было бы назвать бассейном, тут же понял, что в дверь стучит именно Прегер (возмущенные люди всегда стучат словно дятлы).
– Я сразу понял, что это ты, – сказал он, увидев входящего в ванную комнату Прегера. – Только не подумай, что я от тебя прячусь.
– Теперь я не знаю, что мне и думать…
– Присядь, Прегер, – сказал Гарри Пени, указывая на кедровую скамейку, на спинке которой висели полотенца. – Я и сам собирался поговорить с тобой. Многого сказать я не смогу, и тем не менее я, что называется, попытаюсь объясниться… Прегер, когда ты станешь таким же старым, как я, ты забудешь обо всех своих нынешних амбициях. Я допускаю, что на свете есть существа, которые царапаются и брыкаются до гробовой доски, однако мы будем вести речь не о них, а о самых обычных людях. Человек, достигший преклонных лет, живет уже не столько настоящим, сколько прошлым или будущим, под которым я разумею его детей, внуков и так далее, и заботится уже не о себе, но об общественном благе, дотоле казавшимся ему пустой абстракцией… Я всегда понимал, что мне придется снова и снова переоценивать прожитую жизнь и пересматривать свои жизненные позиции. И тем не менее в известном смысле я ничего не понимаю и поныне… Тебе будет трудно понять меня, поскольку ты еще совсем молод и полон сил и надежд. Как ни странно, но наши преемники нередко начинают с разрушения того, над чем мы трудились всю свою жизнь… Скажи, разве я когда-нибудь мешал тебе?
Прегер покачал головой.
– Совершенно верно. Ты поступал так, как считал нужным. Я пытался помочь вам всем. И вот совершенно неожиданно у меня появились от вас какие-то тайны. Лошадка паслась себе, паслась да вдруг убежала в черный лес! Ты спросишь почему? – Гарри Пени рассмеялся. – На этот вопрос я не смогу ответить!
– В течение нескольких недель я на чем свет стоит поносил мэра за его скрытность, и тут вдруг оказалось, что все это время вы скрытничали точно так же!
– Ничего подобного. Я встретился с Мидом только сегодня утром.
Прегер замер, словно охотничья собака, почувствовавшая запах дичи.
– Мид? Вы имеете в виду этого великана?
– Совершенно верно. Мне не следовало бы тебе этого говорить, но это не так уж и важно… Самый рослый из них зовется Джексоном Мидом. Священник же носит фамилию Мутфаул.
– Мутфаул!
– Да-да, именно так. Что касается толстого коротышки, то он назвался господином Сесилом Були. Тебе эти имена в любом случае ничего не скажут…
– Я залезу в архивы!
– Они не значатся в архивах.
– Никто не может путешествовать по свету на корабле длиной в целую милю и при этом не оставлять за собой никакого следа!
– Кое-кто может, – усмехнулся Гарри Пенн, закрывая кран. – Это люди, делаюшие историю. Джексон Мид бывал здесь уже не раз, но ни единого упоминания об этом вы не найдете.
– Он побеспокоился об этом и на сей раз?
– Боюсь, что да.
– Иными словами, «Сан» проигнорирует даже сам факт его появления?
– Совершенно верно.
– Стало быть, даже если мне удастся собрать какой-то материал, вы попросту откажетесь его печатать?
– Да.
– Тогда мне придется написать заявление об уходе. Мне не хотелось делать этого, но у меня нет иного выхода.
– Я знаю, – ответил Гарри Пенн, довольно усмехнувшись.
– Мне всегда казалось, что я вас понимаю, – ошарашенно пробормотал Прегер.
– Ты никогда не мог этим похвастаться, – ответил Гарри Пенн. – И в этом смысле ты не исключение. И все же мне не хотелось бы отпускать тебя… Почему бы тебе самому не встретиться с Джексоном Мидом?
– Только не говорите, что для этого мне придется отрезать себе правую руку.
– Я этого не скажу. Вот только принесет ли тебе эта встреча пользу?
