– Не слишком ли ты самонадеянна?
– Драматург согласился бы со мной.
– Если я правильно понимаю, ты испытываешь при этом нечто вроде транса?
– Да.
– Пьеса уже написана, однако тебе она каждый раз представляется новой, и каждый раз ты проживаешь ее сызнова. Но как это можно объяснить?
– Не знаю. Но именно это свойство является отличительной чертой настоящих актеров.
– Ладно, будь по-твоему, – согласился Гарри Пенн, глядя на крышку коробки. – Предположим, что ты находишься не в форме, а бесконечно длинный и путаный спектакль уже подходит к концу и тут ты забываешь свою реплику. Что ты будешь делать в этой ситуации?
– Скорее всего, у меня не будет времени на раздумья и я скажу то, что придет мне на ум, но это вовсе не значит, что реплика эта будет принадлежать мне, а не героине.
В дверь громко постучали.
– Это Прегер, – объявил Гарри Пенн.
– Наш мэр, – не без гордости добавила Джессика.
– Это уже детали, – ухмыльнулся Гарри Пенн. – Он замечателен вовсе не этим. Поскорее открой ему дверь, не то он, не ровен час, замерзнет на пороге. За несколько лет до моего появления на свет в Ньютаун-Крик замерз Клюквенный Мэр.
Когда Джессика – теперь уже вместе с Прегером – вернулась в кабинет отца, она увидела Гарри Пенна стоящим перед камином с крышкой от жестяной коробки в руках. Он горько плакал.
– В чем дело? – испуганно воскликнула Джессика.
– Горный стрелок… И почему я не обращал на него внимания прежде? Я увидел его только теперь…
– Увидели что? – поинтересовался Прегер.
– Вы помните того бродягу, который смотрел на нас через решетку у Петипа?
– Да.
– Если его побрить и постричь, он будет выглядеть именно так.
Прегер посмотрел на крышку.
– Честно говоря, я в этом не уверен. Хотя, с другой стороны, я помню его очень смутно.
– Все дело в том, что вам не приводилось видеть его прежде.
– А вам?
– Мне приводилось.
– Когда же это могло произойти?
– Когда я был еще ребенком. – Он положил крышку со стрелком на скатерть и, повернувшись к мэру Нью-Йорка, приказал ему отправиться на конюшню и приготовить трех лучших коней и самые быстрые сани. – Пожалуйста, отвезите меня на север.
– В Кохирайс? – удивленно спросила Джессика.
– Да, – ответил, улыбнувшись, ее отец. – Наконец-таки я нашел свое место в этом мире!
Дождавшись того момента, когда Прегер выйдет из кабинета, Гарри Пенн повернулся к дочери и признался, что случилось чудо и произошло это как нельзя более вовремя.
– Папа, ты о чем?
– О Питере Лейке.
Гарри Пенн был единственным человеком во всем Нью-Йорке, который мог приказать мэру запрячь в сани коней, поскольку тот в течение десяти лет работал в редакции «Сан» и являлся его зятем. Помимо прочего, человек, доживший до столетнего возраста и сохранивший при этом здравость суждений, мог не склонять головы ни перед королями, ни перед президентами, посвятившими свою жизнь Истории, ибо он являл собой ее зримое воплощение.
Через несколько минут запряженные тройкой сани уже несли их по Риверсайд-драйв на север.
– На Сто двадцать пятой съедешь на лед, – приказал Гарри Пенн мэру.
– Вы полагаете, что возле Спайтен-Дайвил может быть лед? – робко поинтересовался Прегер. – Обычно эти водовороты не замерзают. Помимо прочего, именно там проходит фарватер.
– В такие зимы о навигации не может быть и речи, – уверенно заявил Гарри Пени. – К тому же между Спайтен-Дайвил и фарватером всегда остается достаточно широкое ледовое поле. Оно уходит сначала на запад, а потом на восток. На льду сейчас не будет ни души, и мы сможем прокатиться до поворота с ветерком!
Прегер щелкнул поводьями, кони послушно повернули налево и стали спускаться к реке.
– Хотел бы я знать, откуда вам все это известно?
– Сотню лет назад я уже проезжал этой дорогой. За сто зим успеваешь научиться многому…
– Это относится и к сфере человеческих отношений?
