— Эти проклятые молодые Дугласы! Я знал, что им нельзя доверять!
Александрия в панике затрясла головой.
— Это не Дуглас.
— Тогда кто? Как? — завопил Парис. — Если кто-то из моих людей приставал к тебе, я повешу его до захода солнца!
Она снова беспомощно покачала головой
— Нет, никто из твоих людей не виноват
— Кто же это? Я узнаю имя того, с кем ты путалась, потаскушка! — заорал он.
Александрия подняла голову. В глазах блестел вызов
— Я никогда не назову его имя. Скорее отрежу себе язык!
— Это мы еще посмотрим. Ах ты, маленькая мадам! — угрожающе проговорил Парис, вынимая кнут и направляясь к ней.
Алекс, испугавшись за сестру, выпалил, не думая:
— Остановись! Это я, я отец.
В ужасе от услышанного, Парис повернулся к нему, и кнут выпал у него из рук. Он мигом схватил Алекса за горло и двинул кулаком в челюсть. Мальчишка упал, а Трой и Табризия кинулись останавливать Париса.
— Уберите их с глаз моих, или я за себя не отвечаю! — Он был в таком бешенстве, в каком никто и никогда его не видел.
Солярий опустел. Табризия разрывалась — идти к Александрии или к Парису? Она пошла к Александрии.
— Давай быстро в постель! У тебя нервное истощение.
Она раздела ее и заставила лечь под одеяло.
— Я пришлю миссис Холл посидеть с тобой. Она как настоящая мать.
Александрия разразилась смехом вперемежку со слезами.
— Никто из нас не знает, что такое мать!
— Нет. Но мы обе собираемся на себе испытать материнство, — ласково улыбнулась ей Табризия.
Когда она вошла в спальню, Парис пил виски — Сдается мне, на всех нас лежит проклятие, — в отчаянии вымолвил он.
Она знала, что хотела бы ему сказать. Но приходилось быть очень осторожной, взвешивать каждое слово, чтобы не затронуть лишний раз его и без того расстроенные чувства.
— Хотя, — Парис покачал головой, — это, наверное, не проклятие, а моя вина! — Он посмотрел жене в глаза, и она увидела в них невыносимую боль. — Мне было ужасно трудно растить их. С самого момента их рождения я считал, что близнецы стали причиной смерти нашей матери. Они действительно очень преданы друг другу, но, клянусь, любовь моя, я никогда не подозревал, что у них какие-то неестественные отношения!
— А их и нет! — возбужденно воскликнула Табризия — Послушай меня, дорогой! Ты ни секунды не должен мучить себя, думая, что Александр — отец ребенка Он просто бросился защищать ее, он всегда так поступает. Он и сам не понимал до конца, что говорил. Ты знаешь, его единственное желание — взять вину сестры на себя.
Парис посмотрел на Табризию со слабой надеждой
— Ты думаешь, может, они просто врут?
— Александрия действительно беременна, но я убеждена — Алекс ни при чем. Я попытаюсь уговорить ее рассказать мне об отце ребенка, и мы с тобой решим, как действовать дальше.
— Тысяча чертей! — снова вспылил Парис — Я знал, что Шеннон такая Но я и понятия не имел, что маленькая Александрия тоже ночная подстилка
— Ночная подстилка? Ты и обо мне так думаешь?
— Конечно, нет, дорогая! Иди сюда. Я очень сожалею, что взваливаю на тебя такую тяжесть, но иногда моя проклятая семья доводит меня до белого каления. — Он привлек ее к себе, усадил на колени и коснулся губами виска.
— Ты такая стройная! Ты действительно уверена, что ждешь ребенка?
— К ноябрю у тебя будет сын, — пообещала она.
— А я думаю, внутри сидит крошечная девочка, вроде тебя, — Парис довольно улыбнулся.
— А может, там двое, — пошутила она.
В ту же секунду улыбка исчезла с его лица.
— Даже не думай об этом! Боже мой, я до смерти боюсь, как ты родишь хотя бы одного ребенка!
— Со мной все будет в порядке. Я так страстно хочу дитя, что ничего не может случиться. А с Александрией я поговорю.
— Узнай имя. И через неделю я их обвенчаю, — мрачно поклялся Парис Кокберн и крепче обнял жену.
В июне у Дугласов и Ленноксов были свадьбы. Дамаскус и Табризия подхватили Шеннон и Венецию и повели их в комнату Александрии. Табризия заперла дверь, все столпились у кровати.
— Что случилось? — спросила Шеннон.
Табризия тихо сказала:
— Александрия собирается рожать. Но отказывается назвать имя отца.
— О моя девочка! — воскликнула Шеннон. — Ты не знаешь, кто отец?
— Конечно, знаю! — негодующе воскликнула Александрия.
— Дорогая, мы все любим тебя. И единственное, чего хотим, — помочь тебе. Пожалуйста, скажи, кто он, и увидишь, как просто можно все уладить! — воскликнула Табризия.
Александрия тяжело вздохнула.
— Сначала я опозорилась, отправившись в тот рейд на Хантли, а потом опозорилась, забеременев.
— Так это один из проклятых Гордонов? — воскликнула Шеннон. — Парис убьет его!
— О Боже! Так не Адам ли Гордон? Неудивительно, что ты молчишь, — догадалась Табризия, чувствуя огромную тяжесть, придавившую ее.
— Когда он об этом узнает, наверное, разверзнутся небеса, — покачала головой Шеннон.
— Ради Бога, не говорите ему ни слова до свадьбы! — взмолилась Дамаскус.
— Все было ужасно, Александрия? — спросила Табризия, воображая наихудшее.
— Это было неизбежно. Адам Гордон и я влюбились друг в друга с первого взгляда, — тихо призналась она.
— Ты хочешь сказать, что тебя не насиловали?!
Венеция была в шоке от мысли, что кто-то из них по своей воле мог улечься в постель с кем-то из Гордонов.
Александрия без всякой надежды посмотрела на Табризию и повторила ее собственные слова:
— Ну, теперь ты видишь, как «все просто можно уладить»?
— Да уж, — фыркнула Шеннон, — только одна из нас может взять на себя смелость сообщить новость Парису.
Все посмотрели на Табризию.
— О, пожалуйста, только не я! — взмолилась она.
— Кроме тебя, некому — согласилась с сестрой Дамаскус. — Но только после свадьбы!
— Он же без ума от тебя, — заявила Шеннон.
Александрия робко посмотрела на Табризию.
— Ты носишь его наследника. Ничего плохого он тебе никогда не сделает. — Она умоляюще взяла ее за руки. — Пожалуйста, спроси Париса, можем ли мы с Адамом пожениться?
— Он не хочет подписывать даже мировое обязательство по приказу короля, — напомнила Табризия. — Как я могу просить его подписать ваш брачный контракт?
— Ты знаешь как, — насмешливо сказала Шеннон.
— Ты одна имеешь над ним власть, — чуть не плача, просила Александрия.
— Как только завершится свадьба и вы вернетесь в замок, я попробую сказать ему, но положительного результата не обещаю. Он непредсказуем, у него же темперамент вулкана.
