Не успевает ад преисполняться жертвой, Кто пал там, пал уже не раненый, но мертвый. Тот в ярости пронзить мечом врага хотел, Но сам стрелой убит, на месте онемел. Иной не ведает о ранах попеченья И только чувствует, что он среди сраженья, Там вплоть отрубленна с мечом рука падет, Но сим мечом врагу еще удар дает. На саблю налетел там воин, штык имея, И движется по ней достигнуть до злодея. Как вихрь подъемлется мгновенно от земли, Так быстро воины на мачты потекли; Там стрелы их грудей и копья досягают, Они зажженные орудия свергают. Горящий пламенем и смертоносный град Поспешно обращал Гассанов флот назад; Но тщетно он из рук российских вырывался, То к берегу спешил, то выше подавался; Как зверь, запутанный в раставленных сетях, Иль голубь, у орла биющийся в когтях, Не может Бей-Гассан от россов отцепиться. Ах! для чего он в понт сей час не погрузится! Сберитесь, облака, вкруг дерзких кораблей; Воздвигни понт, Нептун; Юпитер, дождь пролей! Ни понт не движется, ни шумный дождь не льется. Уже спасения нигде не остается. Внимая между тем отважной брани сей, Бесстрашно на нее взирает Алексей. Безвредны россы с ним; не чающим спасаться, Не смеет смерть до них, не смеет прикасаться; Нет места для него, летит по всем местам, Где он — и слава тут; где он — и счастье там; Минерва сей корабль агидом покрывает[26], Громам и молниям не жечь повелевает, Кидаясь, грозна смерть противников разит, Но храбрых россиян и смерть сама щадит; Стенал от ран корабль, но россы невредимы; Бессмертны войски в нем или непобедимы: Не устрашает их военная гроза. Тогда простер Орлов к 'Евстафию' глаза, Турецкий зрит корабль в дыму, в огне, в напасти, У храбрых россиян почти уже во власти; На помощь думает к Феодору лететь, С ним вместе победить иль вместе умереть, Но важные к тому препятства предлежали И дружества его стремленье удержали; Отважность братнину он внутренне винит, А храбрость юноши в нем сердце веселит; Он смотрит… пламень вдруг 'Евстафия' объемлет; Вздрогнуло сердце в нем, он вопль и громы внемлет; Поколебалося и море и земля. Взглянул на сей корабль — но нет уж корабля! И брата больше нет! Удары раздаются. Там части корабля волной морской несутся, Покрылся облаком кровавым горизонт, Казалось, падают из тучи люди в понт, — Какое зрелище герою, другу, брату! Он вдруг восчувствовал невозвратиму трату! 'Погиб, любезный брат! погиб ты!' — вопиет; И те слова твердя, беспамятен падет. Не знаю лучшего печали сей примера, Сей грусти, жалоб сих, как в песнях у Гомера; В таком отчаяньи был храбрый Ахиллес, Как Антилох к нему плачевну весть принес, Что рок, плачевный рок с Патроклом совершился; Несчастный друг его всех чувств тогда лишился, И только сам себя лишь начал познавать, Коль можно чувствами отчаянье назвать, Повергся, возрыдав, герой на землю хладну И грудь к ней приложил, грудь томну, безотрадну, Со прахом белые власы свои смешал, Зеленую траву слезами орошал; Искал оружия, просил у предстоящих, Для пресечения мучений, дух томящих. Великою душой и мужеством таков, Но тверже во своем отчаяньи Орлов; Познав, что брата слез поток не воскрешает, Отмщать за братню смерть срацинам поспешает; Он видит вкруг себя стоящи дружбу, честь, Родство, отечество, на праведную месть Геройский дух его ко подвигу зовущих, 'Проснись, Орлов! и мсти за брата!' — вопиющих. Как страшный, отходя от человека, сон Еще крутит его и извлекает стон, — Так, скорбию своей Орлов обремененный, Подвигся храбростью и местью распаленный; На власть небесную устами он роптал, Но сердцем божеский он промысл почитал; 'Пойдем, друзья мои! — вещает предстоящим, — Ударим вслед врагам, от нас уйти хотящим, Злодеев истребить — геройский подвиг есть! Исполнить то велят Россия нам и честь; Нам кровь, текущая с кипящими струями, Феодорова тень, виясь над кораблями, Друзья вещают нам, которых мы не зрим, Что страждут души их, коль мы не отомстим! За флотом сих убийц мы свой корабль направим, Умрем или отмстим, отечество прославим!' Уже на парусах корабль его бежал,
