— А где ж они, муженек?
— Да вот, — вытаскивает он эти деньги.
— Вот уж теперь, муженек, будем мы богатые.
— Да кто его знает, вот как пронюхает эконом, сразу же отнимет.
— Ну, — говорит жена, — а как же он дознается? Уж я никому не скажу.
— Смотри же, жинка, не говори, а то будет нам лихо. Да смотри не говори никому и про то, что мы в лесу и в речке нашли, а то люди как дознаются, сразу и догадаются, что я деньги нашел, ведь в такие дни клады всегда находят.
Так вот говорит Петро, подшучивая, а Хвеська:
— Ладно, — говорит, — никому на свете не скажу.
А тут под вечер на селе шум и гомон слыхать.
— Что это такое, муженек? — спрашивает Хвеська.
— Да там…
— Да что ж там такое? Пойду-ка я гляну.
— Да ты на поганое не гляди и не слушай, — говорит Петро.
А Хвеська:
— Да ну уж, Петрик, голубчик, родненький, скажи!
— Да это, — говорит муж, — наш пан эконом украл у гуменщика колбасу, вот его теперь по селу и водят да колбасами бьют, чтобы больше не крал.
А это муж так себе, подсмеивается, а Хвеська уже и поверила, и так уж ей не терпится.
— Ох, беда-то какая! Побегу я к куме Меланке да расскажу! — вскрикнула Хвеська, так с места и вскочила.
— Да ты лучше не ходи, а сиди дома, — говорит муж. — Ты разве не знаешь нашего эконома? Уж он как дознается, что ты про него рассказывала, то меня и тебя со свету сживет.
Хвеська послушалась и не пошла. Выдерживает она, никому не говорит про деньги день или два, а потом все-таки не вытерпела — как это так да про счастье свое не рассказать? — и побежала к куме Меланке. Прибежала, «добрый день» сказала, села. Сидит. И так ей хочется сказать, а боится. А потом:
— Вот горюшко-то жить беднякам на свете, хотя бы сказать и нам. Хотела справить себе к празднику новые чоботы, да не на что справить.
А кума Меланка тоже:
— Что правда то правда, кума, я уже вот говорю…
А Хвеська не дает ей досказать и тотчас свое:
— Ну да, может, бог даст, скоро не будем мы бедные…
— Как так? — спрашивает кума Меланка, а сама уже и уши навострила.
— Ох, кумушка, да не знаю, как и говорить-то…
— Да скажите уж, скажите, — уговаривает кума Меланка.
— Да не знаю, как и говорить, дело это такое, что муж никому-никому не велел сказывать.
— Ох, матушка! Да разве ж я такая? Да я все одно что стена! — говорит кума Меланка.
— Ну, кумушка, — говорит Хвеська, — да только уж я вам одной, но, смотрите, никому-никому не сказывайте…
И давай шепотком ей про деньги эти…
Только Хвеська из хаты, а кума Меланка за свитку и к куме Приське:
— Ох, кумушка, а вы слыхали?..
А тут праздник случись, пошла кума Приська к куме Марыне, а у нее уже кума Явдоха, — вот тут уж и беседа готова. Погуляли да про Петровы денежки поговорили.
А тут как раз в этот день повздорил Петро из-за чего-то с Хвеськой и хорошо ее отругал… Она тогда:
— Погоди ж ты, такой-сякой, раз так!..
И побежала раззванивать по всему селу, что муж ее и ругал и чуть ли не бил, что он, мол, деньги нашел, что прячется-де с ними, и все…
Прошел день или два — зовут Петра в контору к эконому. Тот враз его и ошарашил:
— Сказывай, такой-сякой, деньги нашел?
— Нет, — говорит Петро, — не находил.
— Как не находил? Ведь твоя жинка говорит!
— А что моя жена говорит? Моей жинке малость ума не хватает, она чего-чего не наплетет.
— А-а, так ты так! — говорит эконом. — Позвать сюда жену!
Тут сразу за ней, приводят. Спрашивает эконом:
— Твой муж деньги нашел?
— Нашел, — говорит, — паночку, нашел.
— Ну что, — спрашивает тогда у Петра эконом, — видишь?
— Да что ж, — говорит тот, — она чего не наплетет! А вы ее лучше спросите, пан, когда это было?
— А когда это было? — спрашивает эконом.
— Хм, когда. Как раз тогда, когда потянуло рыбой из лесу и ходили мы в лес за ней да под каждым кустом рыбу собирали.
— Ну что теперь скажешь еще? — спрашивает Петро.
— Э, что! Теперь-то уже не отбрешешься. Это самое тогда и было, когда мы в лесу рыбу собирали, и надвинулась бубличная туча, и в лесу мы бубликов натрусили, и в вершу заяц поймался.
— Вот слышите, пан, — говорит Петро, — толком ли она говорит? Пускай она уж вам все расскажет, как и когда это было.
— Хе, как и когда! Самое тогда, когда вас, милостивый пан, по селу водили…
— А чего меня по селу водили? — спрашивает эконом.
— Да вот, пан, простите… уж раз вы спрашиваете, то скажу… как раз, когда вас теми колбасами били, что вы у гуменщика украли…
Как вскричит тут эконом:
— Ах ты, такая-сякая! Как ты смеешь мне так говорить! Возьмите ее да всыпьте ей как следует, чтоб не городила черт знает что!
Тут Петро заступился, начал просить, что, мол, жена у него малость не в своем уме. Вот пан подумал-подумал — и вправду дурная, — взял да и отпустил.
Вот идут они вдвоем, Хвеська с Петром, он в усы себе посмеивается, а она нос повесила, поняла, что влопалась. Пришли домой, она в плач.
— Вот как ты, — говорит, — меня подвел!
— Хвеська, жинка моя милая! — говорит Петро. — Не я тебя подвел, ты сама себя подвела. Не ляпай никогда языком, вот ничего и не будет. А теперь не сердись, давай помиримся.
Помирились они и живут помаленьку и денежки понемногу тратят. Видит Хвеська, что плохо лишнее говорить, и притихла. И начали они понемногу богатеть и выкупились у пана, стали они вольными и начали жить в достатке. И часто, бывало, говорит Петро жене:
— Ну что, Хвеська, не подвел бы я тебя, разве были бы мы теперь вольные и жили бы так, как теперь живем?
ПРАВДА И КРИВДА
Жили-бы ли когда-то два брата: один богатый, а другой бедный. Сошлись они раз вместе и разговорились:
— Хоть как ни тяжело на свете живется, а все ж лучше по правде жить.
А богатый:
— Да где ты правду найдешь? Нет правды на свете, всюду кривда одна. Кривдой лучше жить.
