помощи Турции, а возможность вторжения во Францию в 1942 году зависит, как и впредь будет утверждать Черчилль, от «непредсказуемых обстоятельств». Британский премьер и его штабисты могли предложить Сталину возможность проведения военных действий Великобританией на земле только в Ливии и Норвегии.
Вероятно, для возникновения и развития большого союза Великобритании, России и Соединенных Штатов Америки было хорошо, что Сталину не довелось услышать выводы британских и американских начальников штабов на Атлантической конференции, состоявшейся пятью неделями раньше. Здесь адмирал сэр Дадли Паунд, первый морской лорд, проинформировал американский Объединенный комитет начальников штабов, что британцы «не предвидят использование больших армий пехоты, как в 1914–1918 годах». Элитных британских бронетанковых сил будет достаточно в качестве катализатора, чтобы поднять народы оккупированной Европы. Хотя и не согласившись с этой британской позицией, американские начальники штабов и сами высказались против любого использования американских войск на Европейском континенте в ближайшем будущем зная, что на этом этапе это непременно приведет к вовлечению в «преждевременные и неуверенные» действия против превосходящих сил противника при неблагоприятных логистических условиях. Русские начали понимать, что в сухопутной войне, даже больше, чем в проблеме поставок, в предстоящем решающем году им придется самим позаботиться о себе.
После предупреждения президента Рузвельта, что Советы снова могут пойти на сепаратные условия с рейхом, Черчилль 5 сентября телеграфировал британскому послу в Москве сэру Стаффорду Криппсу подробное разъяснения причин невозможности действий Британии на другом берегу Канала. Премьер заявил, что британцы не имеют шансов на успешную высадку и закрепление на позициях во Франции из-за тяжелых немецких фортификационных сооружений и вероятного немецкого превосходства в наземных силах над британцами. Однако в объяснении, данном премьером своим начальникам штабов, Черчилль подчеркнул более серьезную проблему – нехватку тоннажа, которая может сделать невозможной любую большую наземную операцию на континенте. Только впоследствии, оглядываясь назад, Черчилль подробно остановился на вопросе нехватки на этом этапе войны десантных кораблей для широкомасштабного вторжения во Францию. Создается впечатление, что в тот период все, за исключением отчаявшихся русских, не понимали того, что Черчилль называл «характером амфибийных операций, необходимых для высадки и обеспечения большой армии на хорошо защищенном вражеском берегу».
Какими бы многообразными ни были объяснения невозможности открытия британцами второго фронта на протяжении последующих тридцати месяцев, одна очень реальная причина британских трудностей заключалась в том, что миллион человек были приписаны к Королевским военно-воздушным силам и первоочередные приоритеты были отданы производству тяжелых бомбардировщиков. Нравилось это Сталину или нет, но ему пришлось получать помощь британцев главным образом в воздухе, по крайней мере до последних десяти месяцев войны. В Великобритании Уинстона Черчилля больше не рассматривались потери пехоты в масштабах русских или времен Первой мировой войны – ни при каких обстоятельствах.
7 сентября Криппс доложил, что нашел Сталина удрученным, измученным и склонным вернуться к своему прежнему отношению подозрения и недоверия. Сталин заверил, что русские не помышляют о сепаратном мире с Германией, но не стал обещать, что они смогут продолжать активные операции, если будут вынуждены отступить за Волгу, что будет означать потерю двух третей военной промышленности. 13 сентября, когда захлопнулась немецкая ловушка вокруг русских армий на Украине, Сталин снова призвал к переводу 25–30 дивизий на русский фронт через Архангельск или Персию. Как справедливо заметил Черчилль по поводу этой логистической фантазии, «представляется бесполезным спорить с человеком, мыслящим совершенно нереальными категориями». Командиры Красной армии в Киеве и Белостоке уже на себе испытали страшную правдивость этого вывода британского премьера во время трагического периода военного невежества и отчаяния Сталина.
После ожесточенных споров между собой, продлившихся всю вторую половину сентября, правительства Великобритании и Соединенных Штатов договорились совместными усилиями обеспечить поставку в СССР ежемесячно 400 самолетов и 500 танков в течение следующих девяти месяцев. Лорд Бивербрук и господин У. Аверелл Гарриман – представитель Соединенных Штатов – в конце месяца отправились в Россию, чтобы провести переговоры относительно первого российского протокола о военной помощи Советскому Союзу. В рекомендательном письме лорда Бивербрука, направленного Черчиллем Сталину, содержалось следующее объяснение: «Вы понимаете, – писал британский премьер, – что наша армия в пять или шесть раз меньше, чем ваша или немецкая. Наша первейшая обязанность и необходимость – держать открытыми моря, вторая обязанность – обеспечить решающее превосходство в воздухе. Именно они в первую очередь требуют привлечения максимума людских сил из числа 44 миллионов человек, живущих на Британских островах. Мы не можем и надеяться иметь армию или военную промышленность сравнимую с теми, что могут себе позволить великие континентальные державы».
Последнее утверждение британского премьера определенно не соответствовало действительности во время Первой мировой войны, да и в части производства вооружений во время Второй мировой войны тоже было далеко от истины. Тем не менее Сталин получил еще одно предупреждение: не стоит рассчитывать на то, что британская армия будет проливать кровь, как в 1916–1917 годах, в бесполезных попытках спасти русских. Однако Черчилль еще раньше написал Сталину, что одной из целей британской политики является получение «большого приза» того, что он впоследствии назовет «могущественной» турецкой армией. Черчилль должен был знать, что эта нейтральная армия была достаточно эффективной против англичан в Первой мировой войне, получив немалую пользу от немецкой помощи и командования.
Прибыв 28 сентября в Москву для трехдневных переговоров со Сталиным, Бивербрук и Гарриман убедились в том, что советский диктатор нервничает и пребывает в большом напряжении. В начале беседы Сталин косвенно признал уничтожение большей части советских танковых сил, упомянув о превосходстве немцев в танках над Красной армией 3:1 или 4:1 (если сравнить с фиктивным немецким превосходством 5:4 в начале кампании). Что касается количества дивизий, по словам Сталина, у стран оси их было 320, а у Красной армии – 280. Хотя советское правительство не выказывало интереса к началу стратегических дискуссий с генерал-майором сэром Гастингсом Исмеем, который сопровождал с этой целью лорда Бивербрука, Сталин дал ответ на предложение британцев перебросить часть своего небольшого персидского гарнизона на Кавказ, чтобы освободить советские дивизии для активных операций. Продемонстрировав типичное недоверие старого большевика к британскому присутствию в этом регионе, Сталин коротко ответил, что на Кавказе войны нет, но он всегда может использовать британские части в операциях на Украине. Говорят, на предложенную лордом Бивербруком британскую сменяющую часть в Архангельске советский диктатор ответил сухим замечанием, что, по крайней мере, Черчилль знает, как туда попасть.
Что касается позиции России, Сталин проявил явную заинтересованность в приготовлениях к послевоенному расширению англо-советского альянса, так же как и к условиям возможного мирного договора. Британцы тщательно уклонялись от таких деликатных вопросов, считая их слишком опасными для обсуждения в создавшейся ситуации, и в конце концов получили совет Сталина, заключавшийся в том, что, «если Британская империя уцелеет, она должна стать не только морской, но и сухопутной державой». Неудивительно, что такой несочувствующий наблюдатель, как генерал Немей, вознегодовал по поводу хулиганства русских, с которым пришлось мириться англичанам.
Энтузиазм лорда Бивербрука, искренне желавшего оказать помощь русским, не уменьшился из-за приема, оказанного им в Москве. Он вернулся в Англию, еще больше исполненный решимостью стать адвокатом советского дела. И в газетах, и в частных беседах лорд Бивербрук доказывал необходимость открытия второго фронта, вопреки желаниям британского правительства и военных. Назвав переход британцев в Персию незначительным, лорд Бивербрук в меморандуме, копию которого показал Гарри Хопкинсу, написал, что всеобъемлющая британская концепция войны стала полностью устаревшей в день, когда Россия подверглась нападению. Далее он писал, что британские начальники штабов хотят заставить страну ждать, пока «к последним гамашам будет пришита последняя пуговица», прежде чем поведут в атаку [очевидно, во Франции]. В заключение Бивербрук сделал вывод, что, не получив немедленно помощи, Россия может потерпеть поражение.
Что касается американцев, полковник американской армии Филипп Феймонвиль, посланный Гарри Хопкин-сом в Москву для проработки вопроса поставки грузов в СССР, также подвергся критике со стороны своих более пессимистично настроенных сослуживцев за постоянные заявления о том, что советская армия
