переживет зиму. Конечно, это общее заключение Хопкинса и Бивербрука было необходимым условием эффективной программы помощи России. Временами, даже не говоря о советской пропаганде по этому вопросу, трудно утверждать, в какой степени враждебность к коммунистической России как таковой способствовала развитию западного военного пессимизма, – два аспекта западного отношения постоянно были рядом друг с другом.
Не желая показаться нечувствительным к давлению со стороны русских, усиленному поднимающимися требованиями открытия второго фронта в Англии, премьер-министр напряженно искал возможность сделать что-нибудь для России, кроме поставок, но его возможности были слишком ограниченны. От рейдов на континент после короткого обсуждения пришлось отказаться – позиция британских начальников штабов была твердой. В середине октября Черчилль даже пожаловался, что его генералы не желают воевать с немцами. Военные советники выступили против и более серьезной операции в норвежском Тронхейме, необходимой для обеспечения безопасности морских конвоев в Россию. Как сказал лорд Бивербрук, континент теперь считается закрытым для посещения британскими военными, полностью лишившимися иллюзий в результате плохо подготовленных высадок, за которыми следовало дорогостоящее и унизительное бегство от одерживавших постоянные победы немцев.
Ожидая в России самого худшего, глава имперского Генерального штаба фельдмаршал сэр Джон Дилл выступал против того, чтобы лишать англичан танков ради русских. Королевским ВВС были остро необходимы самолеты на Дальнем Востоке против растущей японской угрозы, а Королевский ВМФ и так несет дополнительную нагрузку – занимается охраной опасных конвоев, направляющихся в советскую Арктику. Американцы проявляли не больше оптимизма в этом вопросе, чем их английские коллеги, и предложили 200 с лишним американских дивизий для замены разбитой Красной армии в начале 1942 года. При таких обстоятельствах Гитлера едва ли можно винить за излишнюю уверенность.
Британский премьер, не сумев подтолкнуть своих военных к действиям, волей-неволей вернулся к переписке со Сталиным. В день, когда был отвергнут его норвежский план, то есть 12 октября, Черчилль повторил в письме предложение Сталину заменить советские дивизии на Кавказе англо-индийскими дивизиями из Персии, освободив красноармейцев для фронта. Вскоре сэр Стаффорд Криппс выдвинет предположение, что британское правительство серьезно просчиталось, отказавшись направить две свои дивизии в Ростов или Мурманск. Однако страх Черчилля их потерять, принеся «символическую жертву», так же как бесспорный факт, что их переброска окажет вредное влияние на и без того перегруженный персидский маршрут в Россию, не позволил ему действовать.
Отказ британцев принести символические жертвы России после того, как это было сделано для Норвегии и Греции, особенно в сочетании с тенденцией Черчилля ставить в вину Сталину его прежние взаимоотношения с Гитлером, заставляет предположить, что британский премьер не был в большом восторге от своего нового союзника. Да и у русских были основания для неприязни. Понимание того, что они в этот ужасный момент оказались в изоляции, вовсе не прибавляло оптимизма.
После задержки, вызванной необходимостью перебросить 2-ю танковую группу Гудериана с Украины, 30 сентября немцы начали наступление на Москву – операцию «Тайфун». Иными словами, она началась значительно позже, чем это планировал даже фюрер, не говоря уже о Верховном командовании армии. Собрав все три танковые группы, включая 3-ю танковую группу из-под Ленинграда, Бок командовал 61 дивизией, из которых 14 были танковыми и 7 моторизованными. Но почти все его дивизии были уставшими и неукомплектованными. Гитлер не хотел возмещать войскам в России утраченные материальные средства из небольшого промышленного производства Германии.
Советское командование, не верившее, что немцы начнут наступление на Москву так поздно, снова было захвачено врасплох. 3 октября танки Гудериана ворвались в город Орел, причем настолько стремительно, что по улицам города продолжали ездить легковые автомобили, а заводское оборудование, которое еще только подготовили к отправке на Урал, было захвачено абсолютно невредимым.
Генерал Еременко, командовавший Брянским фронтом юго-западнее Москвы, попросил разрешения вывести три находившиеся под угрозой советские армии, пока они не оказались в ловушке. 5 октября в Ставке разрешения он не получил. На следующий день Брянск пал, и в результате грандиозного удара Гудериана русские лишились большей части 3-й, 13-й и 15-й советских армий. В это же время, к несчастью для немцев, немецкие танкисты впервые встретили высокоманевренные советские танки Т-34, которые в условиях осенней распутицы многократно превосходили немецкие танки. Начались дожди, быстро превратившие плохие русские дороги в обширные болота, непроходимые для любой техники, кроме гусеничной.
10 октября генерал Жуков сменил маршала Тимошенко на посту командующего Западным фронтом. В его распоряжении было не менее 40 % советских войск европейской части России. Группа армий Бока успешно организовала еще одну ловушку в районе Вязьмы. Вместе с Брянским котлом она дала немцам более 660 000 советских пленных из семи российских армий, а также 5500 орудий и 1200 танков. И снова поспешные решения Адольфа Гитлера оказались удачными, и даже осторожный Гальдер 8 октября признался, что «при хорошем руководстве и умеренно хорошей погоде мы не можем не достичь успеха в окружении Москвы».
Гитлер, ожидая падения Москвы через две, максимум три недели, 3 октября официально заявил, что Красная армия повержена и «больше никогда не поднимется». 9 октября это заявление повторило нацистское министерство пропаганды – к большому недовольству его проницательного главы доктора Геббельса. Предыдущие приказы о сокращении размеров немецкой армии и урезании и так недостаточного производства военной продукции были подтверждены, а 7 октября торжествующий фюрер приказал не принимать капитуляцию Москвы и Ленинграда. Следовало всячески поощрять бегство населения из этих городов, чтобы избавить немецких победителей от необходимости впоследствии кормить лишних людей, а также увеличить хаос и неразбериху из-за большого числа беженцев в советском тылу.
Румыны после весьма продолжительной и дорогостоящей осады 16 октября захватили Одессу. Так же как и с другими военно-морскими базами на Черном море, русские благодаря постоянному господству в этих водах сумели сначала бесперебойно снабжать, а потом эвакуировать большинство своих сил из Одессы в Крым, который теперь находился под угрозой. Правда, почти вся техника досталась жадным и плохо оснащенным румынам.
Не только немцы верили, что Москва вот-вот падет. Впрочем, это и неудивительно. Лишь немногие – если таковые были вообще – армии могли продолжать борьбу после потери нескольких миллионов пленных и основной массы техники. Хаос и деморализация, царившие на советском Западном фронте, теперь дошли до Москвы. Зловещие призывы советского правительства по радио 13 и 14 октября, внезапный перевод 15 октября дипломатического корпуса в Куйбышев, информация о подходе немцев 18 октября к Можайску – все это породило в городе панику.
За полумиллионом граждан, которые систематически вывозились из города до этого, последовали правительственные и партийные чиновники, которые, пользуясь любыми подвернувшимися транспортными средствами, уезжали на восток. Повсеместно шли грабежи, в спешке уничтожались официальные документы, а 19 октября даже поступили приказы из Москвы о приостановке деятельности советским разведчикам за границей. В общем, все говорило о том, что русские ожидают падения своей столицы.
Покидал Сталин на короткое время город или нет, точно неизвестно, но объявление 19–20 октября осадного положения, так же как и то, что немецкие танки застряли в грязи в период дождей, позволило несколько улучшить ситуацию в Москве, где вновь воцарилась ставшая уже привычной апатия. Полмиллиона горожан были спешно направлены на строительство оборонительных сооружений в столице; одновременно велось укрепление фортификационных сооружений, построенных в августе и сентябре вокруг Москвы. Два известных коммуниста – генерал Жуков и Георгий Димитров, не являвшиеся поклонниками Сталина, – заявили о его мужестве в период кризиса.
К 7 ноября, когда Сталин принял военный парад на Красной площади и выступил с речью в ознаменование годовщины социалистической революции, советский режим пережил самую страшную угрозу своему политическому господству за всю Вторую мировую войну. Представляется важным, что в другой речи, произнесенной 6 ноября, Сталин говорил о «великом русском народе», который немцы имели «наглость» попытаться уничтожить. В то же время он говорил об обещании неизбежного открытия второго фронта на западе как о форме помощи Красной армии.
Тем не менее в начале ноября, когда трудности будущих операций приближающейся зимы становились
