— Т-с-с, давай сюда, — прошептала она. Иностранец запыхался, и у него шла кровь. — Быстрее.
Он нырнул в тень за секунду до того, как из-за угла выбежала свора охотников. Норка и чужестранец затаились, не смея даже дышать, пока те не ушли прочь.
— Я обязан тебе жизнью, — шепнул он. — Спасибо.
Но прежде чем Норка успела ответить, они услышали крики: их заметили с крыши и призывали охотников на земле присоединиться к погоне.
— О, боги и дохлая рыба! — чертыхнулась она. — Надо уносить ноги. — И, не дожидаясь, пока мужчина последует ее совету, припустила что было сил.
К счастью, до «Троллопа» было недалеко. Норка промчалась по заваленным мусором улицам к задней двери таверны. Она нырнула внутрь, захлопнула дверь и, тяжело дыша, прислонилась к ней спиной.
— Норка! — воскликнул Акулья Наживка. Он подошел к ней и обнял за плечи.
— Осторожно, — предупредила Норка, отодвигая свою перебинтованную руку. — Я тоже рада видеть тебя. — Она обвела взглядом всю кухню: Акулья Наживка стоял рядом с ней; Осел терпеливо нарезал хлеб и невольно улыбался. — А где Киса, Хорек и Мышка?
— В общем зале, — сказал Осел. — Киса и Хорек подают клиентам — я опять в немилости, — а Мышка со своими родителями. Норка, что произошло? И как тебе удалось бежать?
Она рассказала им все, опустив только то, что она узнала о родстве Акульей Наживки с Королем, и то, как она пробиралась в трактир. Когда она закончила, заговорил Акулья Наживка:
— Осел, не рассказывай этого остальным.
— Почему? — резко спросила Норка.
— Гитивы разыскивают тебя, Кису, зная вас и по имени, и в лицо, Мышку, зная ее имя. Если вдруг они найдут кого-либо из вас — да сохранят нас от этого боги, — то достаточно будет одного неосторожного слова, чтобы погубить Филина. Храм Ветровеи, Венихар, Арра и я — мы все помогаем вам. Ты как-то спросила меня, Норка, не использую ли я вас. Я сказал — нет, и это правда. Но ни один дворянин из Домов Советников не поверит мне (или тебе), узнав, как много у тебя союзников.
— Но… — начала Норка. Ее перебил Осел:
— Нет, Норка, Акулья Наживка прав. Может быть, расскажем им, когда утихнет война Гильдии, и мы укроемся у этого твоего Жреца Ветровеи. А пока нет. Тебе удалось не проговориться у Ажера, но неужели ты серьезно полагаешь, что Киса не проболтается? Или Хорек?
— Или Мышка? — вставил Акулья Наживка.
Осел взглянул на него, и на мгновение сквозь его маску проглянула проницательность:
— Мышка не проболтается. Она умная и упрямая.
— И смелая, — добавила Норка. — Ладно. Мне это не нравится, но, может быть, так лучше и вправду. Придумайте что-нибудь о том, как я убежала. А я пойду искать Хижана.
— Подожди, — сказал Акулья Наживка. — Я пойду с тобой; мне лучше перебраться в портовый район.
— Но ты же ранен, — запротестовал Осел.
— Мне уже лучше. Кроме того, если я останусь, то буду притягивать опасности к вам и к Филину. — Он подошел к Норке. Она заметила, что двигался он почти нормально. — Ты готова? — Она кивнула, и они вышли на улицу.
На то чтобы разыскать Мастера, у Норки ушло несколько часов. Когда же, наконец, она нашла его, он, конечно, обрадовался, увидев ее на свободе и почти невредимой, но остановить войну Гильдии не обещал.
— Я хочу уничтожить организацию Ибханы, — сказал он злобно. — Она зарвалась и, судя по твоему рассказу, уже давно работает на Ажера. В Гильдии этого не будет, мы не потерпим предательства. Но Ибхана знает это и борется за свою жизнь. Мы будем биться, пока один из нас не сдохнет.
— Пусть тогда это будет она, и как можно скорее, — ответила Норка. — Война Гильдии тяжело сказывается на всех.
— Да уж. — Хижан вдруг взглянул на нее. — Норка, может, тебе нужно место, чтобы залечь на дно?
— Спасибо, Мастер, но нет. У меня есть свои укромные места.
— Ладно, позаботься о своей шкуре, Подмастерье.
Она покинула временный штаб Мастера и снова направилась в «Троллоп». Но в том районе шныряло много головорезов, так что благоразумие погнало ее прочь из Трущоб. Акулья Наживка говорил ей об одном местечке — складе в порту. Она подошла к двери как раз в тот момент, когда луна осветила горизонт.
Один из грузчиков Акульей Наживки впустил ее и провел в помещение, забитое тюками шерсти. Норка устроила себе из них гнездышко и заснула. Чуть позже ее разбудили шаги. Она вскочила и увидела Акулью Наживку, который медленно подходил к ней, держа в руке лампу.
Он остановился, молча разглядывая ее. Норка тоже смотрела на него. Молчание затягивалось и девушка забеспокоилась.
— Акулья Наживка? — прошептала она; когда он не отозвался, она позвала. — Антрин…
— Значит, они рассказали тебе, — произнес он, наконец. — И не спрашивай меня: «О чем?»
— Я больше никому не говорила, — сказала она. — Даже Ослу. Так что это все еще секрет.
— Ты понимаешь, почему это так важно? Подумай о Цитанеке.
— Ты не хочешь, чтобы тебя использовали, — просто сказала Норка. — Я могу это понять.
— Когда я был ребенком, мой отец внушал мне, что я должен помнить, кто я такой. «Антрин, — говорил он мне. — Ты должен доказать, что достоин той крови, что течет в твоих жилах». Но голубая кровь приносит мне только беды. Из-за нее интриганы видят во мне либо орудие в своих руках, либо угрозу, а подхалимы называют меня хозяином. И всегда — всегда! — моим друзьям грозит несчастье. Прошлой ночью — о, боги! Прошлая ночь была ужасна. Я думал, Норка, что тебя уже нет, что Ажер убил тебя. Я начал эту войну Гильдии. Киса видела, как тебя похитили, но Хижану об этом сказал я. И все это время я думал, что мне надо бежать, спрятаться — ты расскажешь Ридеву про Акулью Наживку, и он вспомнит Антрина, и тогда все мои попытки разделаться с прошлым будут напрасны. Но я не мог этого сделать; не мог сбежать. — Свет лампы прыгал, потому что он не мог совладать с дрожью. — Я думал, ничто не имеет для меня такого значения, как свобода — жизнь по своим собственным законам. Я думал, что избавился от всех опасных сантиментов. Но я остался таким же беспомощным, как и раньше. — Он вдруг поднял голову и повернулся, прислушиваясь. На его шрам упала тень, и он стал вдруг невероятно молодым и очень уязвимым.
— Что причинило тебе боль? — выдохнула она. — Кого ты потерял?
Он посмотрел на нее, но в его глазах ничего нельзя было прочесть.
— Как ты это угадываешь? — спросил он в отчаянии. — Неужели я настолько прозрачный? Он был не очень важной фигурой, мой кузен Ихав. Но кто-то воткнул ему стилет между ребер только потому, что он кому-то не понравился. После его смерти я поклялся, что меня не будут использовать, что я сделаю что угодно, чтобы сохранить свою независимость и скрыть свое имя.
— Это я могу понять, Акулья Наживка, если только ты не поклялся больше никогда ни о ком другом не заботиться.
— Привязанность, — сказал он горько, — только ослабляет человека.
— Нет, Акулья Наживка, ты ошибаешься. Привязанность делает сильнее.
Акулья Наживка молчал так долго, что Норка засомневалась, заговорит ли он вообще когда-нибудь. Потом он спросил очень тихо:
— А к чему ты так привязана, моя милая воришка, что делает тебя сильнее?
Норка засмеялась.
— Мои друзья. А ты о чем подумал?
Акулья Наживка отвернулся:
— Я не знаю. Поэтому и спросил.
Филин прервал чтение, держа указательный палец на следующем слове, и взглянул на Цитанека.
— Боги проводят слишком много времени в спорах.
Цитанек усмехнулся:
— Совсем как Дома Советников.
