Напротив, Шуханов только порадовался за товарища. Тут главное, чтобы хоть кому-то повезло.
– Как тебя зовут, красавица? – воспользовался моментом Орлов.
О гадании было забыто. Да и разве это главное? Молодые гусары не слишком верили в предсказания. В их возрасте будущее казалось прекрасным и безоблачным, а любая встреча с женщиной являлась вершиной счастья.
– Зачем тебе, барин? – Гадалка успела отдалиться от алчущих рук корнета.
Что непозволительно с барышней, то допустимо с простой девушкой. Будь то поселянка, мещанка или цыганка.
– Хочу знать, кого благодарить за предсказание и кому пожаловаться на неточность, – улыбнулся Орлов.
Улыбка у корнета была обаятельной. Чистая, лучезарная, искрящаяся добротой, она делала его не слишком красивое округлое лицо заметно привлекательнее. В такие минуты дамы и барышни смотрели на Орлова не отрываясь, а в их ответных взорах появлялся легкий намек на возможное продолжение обмена не только улыбками и взглядами.
Цыганка явно собиралась сказать что-то колкое, но, увидев улыбку, не выдержала:
– Радой зовут.
– Наверное, потому, что ты приносишь радость, – вновь улыбнулся Орлов.
Рук он больше не распускал. Напротив, просто стоял и с восхищением взирал на симпатичное личико. Легкий хмель от вина прошел, и теперь голову кружил вид юной прелестницы.
– Спасибо на добром слове, барин! – Лицо девушки украсила такая улыбка, что сердце корнета дрогнуло.
Орлов надеялся на продолжение беседы, но Рада вдруг легко порхнула в сторону, проскользнула между чинно вышагивающим немецким семейством, обогнула группку идущих солдат и скрылась за ближайшим изгибом улочки.
Гусар попытался было рвануть вслед, но семейство с кучей детей очутилось прямо на его пути, и пройти сквозь него оказалось задачей гораздо более трудной, чем прорвать вражеское каре. Там хоть можно действовать нахрапом, а здесь поневоле приходилось вспоминать правила культурного поведения. Чужая страна, черт ее дери!
И вроде прошло всего несколько мгновений, но время было упущено. Осталось лишь стоять, смотреть, куда скрылось прелестное создание, да вспоминать последний взгляд. Цыганка смотрела так, словно Орлов чем-то выделялся из всех людей. За такой взгляд и жизнь отдать не жалко…
– Позд'авляю, О'лов! Ты ей явно пон'авился! – Шуханов дружески хлопнул младшего товарища по плечу.
– Что с того? – в голосе корнета появилось плохо скрываемое огорчение.
– Ох, всему вас надо учить! – Шуханов посмотрел на майора так, словно был ему ровней не по чину, а по возрасту. Вот, мол, молодежь пошла, не понимает, как надо покорять женские сердца!
– Табор за окраиной, – пояснил Кондзеровский.
Развивать мысль он считал излишним. Основное сказано, зачем же тратить зря слова?
– Сегодня уже в'емени нет, – встрял за него Шуханов. – Ско'о ехать дальше. Зато потом… Не так далеко мы стоим. Несколько часов хо'ошей скачки – и ты здесь. Имя знаешь. Что еще надо? Только поспеши. Несколько дней такой погоды – и г'язь подсохнет.
Распутица не только прервала боевые действия. Она же не давала проводить занятия, и времени у офицеров хватало. В отличие от денег. Как всегда, маркитанты подняли цены, и по всей Пруссии стояла страшная дороговизна.
– Дня через два-три в поход, – вымолвил Кондзеровский. И уже в качестве вывода добавил: – Шалишь! Надо возвращаться. Пока доберемся…
Старый майор ошибся на день. В полученном поутру приказе сбор полка объявлялся уже на послезавтра. Подобно большинству частей, александрийцы стояли постоем на бесчисленных мызах, хуторах, фольварках, и перед выступлением их еще требовалось собрать в единое целое, и потому выдвижение требовалось начать раньше.
Немедленно начались хлопоты. Предстояло проверить кучу мелочей, без которых невозможен ни бой, ни обычное перемещение. Тут уж самому становится не до отдыха, не говоря уже о прогулках. Недоглядишь, позабудешь, а оно потом откликнется тебе же в решающую минуту.
Но сердце Орлова было не на месте. Он выполнял все положенное, однако душа при этом рвалась в не столь далекий прусский городок, на окраине которого раскинулся цыганский табор. Корнет как воочию видел перед собой смуглое юное личико, ослепительную улыбку, загадочный взгляд бездонных черных глаз, и не хватало сил бороться с этим наваждением. И вроде бы душа рвалась к подвигам, и в то же время – к молодой цыганке, говорившей что-то о грядущей вечности.
Или эти вещи все-таки совместимы?
Очевидно, как ни старался Орлов изображать из себя истинного рубаку, но испытываемые им чувства иногда можно было прочитать на его лице. Иначе почему Шуханов сам подошел к корнету и тихо предложил:
– Если выедешь сейчас, то к вече'у будешь в Инсте'бу'ге. А ут'ом ве'нешься. Я за твоим взводом п'ослежу.
От щедрости Шуханова перехватило дух. Вот только…
– А Кондзеровский?
– Да-а… – только и протянул поручик.
Майор был самой слабой частью плана. Друг может отпустить, а начальство?
Оба офицера уставились на Кондзеровского, как раз проезжающего вдалеке. Старый гусар, похоже, почувствовал направленные на него взгляды, а может, просто решил дать молодежи небольшой нагоняй, чтобы шевелились быстрее, а не стояли двумя столбами.
– Давай поп'обуем, – без особой уверенности предложил Шуханов, не отводя глаз от приближающегося командира.
– Давай, – с еще большим сомнением отозвался Орлов.
– Чего стоим? Хотите сказать, все готово? – еще не подъехав, рявкнул Кондзеровский.
– Никак нет, ваше высокоблаго'одие, – официально отрапортовал поручик на правах старшего по званию.
– Тогда?… – заканчивать майор не стал. Приличных слов у него сейчас не было, а ругаться матом на офицеров, да еще в опасной близости от рядовых, он считал бестактным.
Офицеры потупились. Одно дело предлагать, и совсем другое реально просить строгого в делах службы командира о несвоевременной отлучке.
Майор присмотрелся к гусарам внимательнее и вдруг совершенно неожиданно спросил:
– Цыганка?
Потупился Шуханов, а Орлов неожиданно для себя вымолвил:
– Она, – и со вздохом добавил: – Красивая ведь.
– Красивая, говоришь? – усмехнулся в седые усы Кондзеровский. И согласился. – Хотя… красивая. Шалишь, брат! Ладно. К утру обернешься?
Нашелся корнет не сразу. Он просто не ожидал, что все решается настолько просто.
– Обернусь, Киприан Тимофеевич, – наконец смог выдохнуть он. – Обязательно обернусь.
– Тогда скачи. А ты, Шуханов, чтобы доглядел тут за всем. Потом лично проверю. Ежели что…
– Спасибо, Киприан Тимофеевич, – еще раз сказал Орлов.
Кондзеровский лишь понимающе подмигнул. Мол, сам был помоложе и тоже пленялся смазливеньким личиком.
Сборы были недолгими. Не прошло и четверти часа, как корнет в сопровождении Аполинария выехал на ведущую к городу дорогу.
Чуть по сторонам уже начинало подсыхать, но сам путь был разбит копытами коней и колесами повозок так, что превратился в грязную полосу. Ни о какой быстрой скачке не могло быть речи. Кони бы просто выдохлись и превратились в усталых кляч задолго до Инстербурга. Потому ехать пришлось рысью и только по обочине. Неудобно объявиться перед красоткой в заляпанных грязью чикчирах.
