Мне, мне бы в такой ситуации… мне бы просто не дали ни цента даже на хлеб насущный.
Невысказанный вопрос повис в воздухе, но Сангалло — слишком воспитанный человек, чтобы его задать.
— Мы кое-что заработали, — объясняет Гала, — но эти деньги уже промотали. И теперь иногда подрабатываем.
— Зато мы снимаем комнату почти бесплатно.
— И даже в этом случае Рим — дорогой город, — говорит виконт.
— Благодаря нашему пособию, — Максим смеется, — Голландское государство — более щедрая мать, чем графиня Сангалло.
— Государственное пособие? Значит, государство оплачивает ваше пребывание в Риме?
Ну да, — отвечает Максим.
И пытается как можно понятней объяснить работу социальной системы в своей стране. У него плохо получается. Что такое «пособие для безработных» — Сангалло ясно; конечно, правительство не бросит потерпевших крушение потрошителей селедки или застрявших в Эдеме фермеров на произвол судьбы — но величину пособия он дважды слышит неправильно. Также и легкость, с которой можно впустить в порт этот корабль с золотом, вызывает у него разные вопросы. Особенно Сангалло недоумевает от того, что для признания безработным не нужно предварительно трудиться, а можно сразу, как Максим и Гала, окончив университет, получать компенсацию.
— Или мать, не очень беспокоящаяся о своем потомстве, — возражает Сангалло.
— Она подкидывает им деньжат и отворачивается, радуясь, что снова ненадолго освободилась от проблем.
Но постепенно Сангалло проникается естественностью, с которой эти дети считают себя вправе иметь что — то, для чего они еще ничего не сделали, не делают и не будут делать. Как только это происходит, изумление на его лице уступает место все возрастающему восхищению; и после первой осторожной улыбки, переводя взгляд с одного на другого, — не дурачат ли его — Сангалло начинает хохотать.
— Государственное пособие для того, чтобы ничего не делать? Блестяще!
Хлопает себя по коленям.
— Только в Голландии может быть такое, ха-ха-ха!
Из-за осла с завернутыми рукавами выходит хозяйка посмотреть, из-за чего такое веселье, не из-за ее ли еды.
— Нет, что ты, женщина, — кричит Сангалло, — мне просто сейчас только что рассказали один трюк — потрясающую шутку. Жаль, что ты пропустила. Это невозможно пересказать. Только в Голландии такое может быть, только там, на Крайнем Севере. Что можно ожидать от народа, поселившегося на болотах?
Женщина споласкивает руки под насосом и начинает убирать.
— Все, теперь серьезно, — Сангалло пытается сделать серьезное лицо, но наслаждается, как ребенок, желающий услышать еще раз историю, которая ему никогда не надоест. — Скажите мне еще раз: вы каждый месяц получаете деньги и при этом никаких действий с вашей стороны?
— Нет, нужно заполнить одну бумагу.
— Долговую расписку!
— Да нет, просто ответить на несколько вопросов о своих делах и все. Потом подать эту бумагу в службу занятости.
— А затем тебя вызовут на беседу, где допросят по поводу твоих ответов?
— Бумагу опускаешь в ящик, висящий на улице, чтобы не связывать посетителя приемными часами. И если ты когда-то не можешь ее подать… или в течение нескольких месяцев не можешь, полгода…
— …тогда ты просишь сделать это за тебя кого-то другого, а сам кладешь деньги в карман! — догадывается Сангалло.
Подходит к окну, чтобы отдышаться.
— Да, это — классика. Это, это… я вам скажу, это — материал для оперы, комического интермеццо: тара-ром-ти-ра, проделки бесстыжего плута, ха-ха, обносящего своего хозяина. Просто «Комедия дель арте»: слуги графа за его спиной надевают его лучшую одежду и распоряжаются его имуществом. Панталоне в польдере. Пидели, пидели, пиделипом. Ах, Россини перевернется в гробу, что не додумался.
Сангалло платит за еду и покупает у фермерши бутыль вина и плетеную корзиночку с засахаренными апельсиновыми дольками, настолько вкусными, что дно корзиночки обнажается раньше, чем автомобиль продолжит свой путь на юг.
— Les nouveaux pauvres,[113] — говорит Сангалло, касаясь своими пальцами пальцев Максима и Галы, выгребая последние кристаллики фруктов.
— Полная противоположность нуворишам. Культурные странники, спонсированные бродяги. Без работы вокруг света, и все же — никаких забот. Да, да, прекрасные незакомплексованные люди. Так поступают новые бедняки!
Везувий большей частью скрыт за облаками, сгрудившимися у его склонов. Машина Сангалло проезжает мимо Геркуланума,[114] но все музеи по праздничным дням закрыты. Тогда он велит припарковаться у пустых кабин смотрителей, не перед зданием, а сзади него. Сангалло расправляет карту области на капоте и решает дальше идти пешком по тропинке. Тропинка долгое время идет параллельно ограде, но потом сворачивает к довольно неровной местности.
— Туристические достопримечательности, — рассказывает Сангалло, — самая незначительная часть всех археологических сокровищ.
С этой стороны вулкана все было покрыто лавой, поэтому здесь все хуже сохранилось, чем со стороны Помпеи, погребенной под слоем пепла. Но и здесь под травой находятся фермы и базилики, рыночные площади, таверны и театры. Неровности у них под ногами — это крыши и террасы, зубцы башен и купола античной окраины. Они уходят с тропы ради кейкуока[115] по крутым холмам и неожиданным ямам, которые становятся все более скользкими из-за моросящего дождя.
Группа мужчин в спецодежде прячется под брезентом, натянутым между деревьями. Они ждут, стоя вокруг газовой горелки, пока не забулькает перколятор.[116] Один из них бросается на шею Сангалло. Не только его имя — профессор Бальдассаре — напоминает о старомодном фокуснике, но и бородка клинышком и монокль. За ним следует ассистентка-блондинка. Она идет в короткой юбке, перепрыгивая через грязь, и, сияя, передает профессору все атрибуты, которые он просит: зонтик, карту, схему, альбом для зарисовок, шариковую ручку и указку. Опа!
По короткой лестнице они спускаются к раскопкам. Из всех находок, которые показывает профессор, Гала и Максим узнают лишь переулок и прилавок перед окном — должно быть, булочной. Рядом из стены торчит каменный фаллос, как знак, что в этом комплексе — окрещенном профессором «Домом Хлебной Девы» — был Дом наслаждений.
Круглая крыша, на которой они стоят, оказывается самой важной находкой. Профессор, рассказывая о ней, весь сияет. Это — старинная баня, почти не поврежденная, которая, похоже, была частью бордельного комплекса. Бетон, освобожденный от лавы, все еще покрыт кусками мрамора. Дождь смывает с них последние крошки мергеля.[117] Они стекают по стенам и с окаменевшей двери с железными замками, расплавившимися во время стихийного бедствия в 79 году. Во влажном цементе под ногами постепенно проявляются очертания звезд. Купальщики видели эти звезды над собой, как светящиеся планеты на потолке темной бани, до того момента, когда поток лавы медленно заполнил эти отверстия и запечатал пространство во времени.
Профессор созывает своих сотрудников. Они, ворча, выходят наружу, прямо под дождь. Внимательно следуют указаниям ассистентки, которая ради этого надевает блестящий клеенчатый капюшон.
— Почему они работают в первый день Рождества? — спрашивает Гала.
— Прошлое в Италии — это огромная статья расходов. Здесь слишком много памятников, а у государства слишком мало денег, чтобы о них заботиться. Поэтому эта работа поделена между двумя службами, во-первых, официальной, государственной, охраняющей и эксплуатирующей обнаруженные культурные памятники. Они вынуждены зарабатывать на этом, хотя бы для того, чтобы оплачивать услуги
