другой.
— Теперь я буду раскованней, — говорит она, — чтобы предстать перед судом его критики.
— Раскованней кого? — спрашивает Максим.
Высокие раздвижные двери Студии № 5 открыты настежь. Огромный съемочный зал пуст. Офисы находятся над ним. Максим заправляет Гале прядь за ухо и стирает помаду у нее вокруг губ. Гала приглаживает его непослушные брови.
— Что мы скажем?
— Что услышали о том, что здесь висят наши фотографии.
— Что наши фотографии висят где-то здесь, и мы захотели воспользоваться случаем и прийти представиться.
— А потом?
— Потом ты скажешь что-нибудь подходящее.
— Почему именно я?
— Потому что ты такая восхитительно раскованная.
Наверху они обнаруживают длинный коридор, проходящий через все здание. Всюду какие-то двери, но ни на одной из них нет именной таблички. Они стучатся в первую попавшуюся и спрашивают маэстро Снапораза. Девушка, разговаривающая по телефону, смотрит на них с немым удивлением.
— Ой, так это же ваши фотографии висят там, на доске?
Гала, стоя за Максимом, который едва сдерживает радостный вопль, ущипнула его за зад.
— Да, совершенно верно, — отвечает Максим, — наши.
Секретарша открывает дверь, и действительно — вот их фотографии, висят среди многих других: характерных лиц, праздных гуляк, народных типажей.
— Он сейчас придет, — говорит телефонистка и оставляет их одних. — Он сейчас придет, — повторяет Гала, качая головой.
Она старается запомнить все как можно лучше: рабочий стол, окна с видом на пихты, эскизы на стене.
Максим читает проекты фильмов, надеясь так хоть что-то узнать о той главе, которую они напишут в истории кино, но номера сцен и мест натурных съемок ему ничего не говорят.
Ожидание тянется долго. То они переживают, что о них забыли, то впадают в оцепенение от скуки. Максим садится на диван и листает последний номер «Варьете». Гала облокотилась на стол, словно девушка из эротического календаря. Она просматривает входящую и исходящую почту, при этом перекладывая фотографию некой слишком горделивой датчанки из одной коробки в другую.
Мужчина, представившийся им, врывается в их мечты, как палец, прорывающий мыльный пузырь. Но это не только не Снапораз, он даже не имеет никакого отношения к артистической стороне кино. Его задача остудить их, а не помочь. Он всего лишь самый мелкий чиновник самого внешнего круга целого длинного ряда офисов и приемных, возведенных подобно стене вокруг Эдемского сада.
Чтобы запечатлеть в фильме их разочарование, нужно было бы сделать быстрый наезд камерой и одновременно с этим уменьшить изображение, чтобы их ошеломленные лица оказались на переднем плане, а окружающее пространство — отдалилось. Такой чужой им кажется мысль, что их от цели отделяют не минуты, а месяцы.
Вся эта авантюра так бы и закончилась, если бы они послушались своих чувств и, спотыкаясь о рухнувшие планы, пошли бы к выходу, сели в метро и, исчезая в шахте, медленно вернулись к своим настоящим пропорциям.
Но они не послушались, а огорошенные, вышли из студии, держась за руки и опираясь друг на друга. Три раза они обходят вокруг водоема, где не только затонула трирема[104] Бен Гура, но и проходили морские битвы при Лепанто, Александрии и Чатеме. Потом они бродят между салунами поселения на Диком Западе, по венским бульварам, граничащим с бруклинскими пожарными лестницами и узкими римскими улочками, выходят прямо к Форуму, где возвышается собор, похожий на сахарный торт. Там они садятся и любуются многоэтажками на Виа Тускулана на краю территории киностудии, и сводами древнего акведука Сетте Басси.[105]
— Когда Филиппо был маленький… — говорит через некоторое время Максим.
— Какой Филиппо?
— Филиппо Сангалло.
— А, твой виконт. Почему ты меня с ним еще не познакомил? Он что-то имеет против женщин?
— Вряд ли, ведь у него с ними много общего. Когда он был маленький, то жил где-то в поместье на холме. Это было в начале двадцатых годов. У них не было ни радио, ни граммофона. Его мама давала ему партитуры. Он их читал, как мы книги. Слушал оркестровые партии в голове. Сначала каждую отдельно, затем прибавляя по одной, пока внутри него не звучала вся симфония.
Вдоль ограды по проселочной дороге приближается маленький «фиат», вздымая облако пыли.
— Когда в городе играли концерт, мама брала Филиппо с собой. И там наконец он слышал в реальности те мелодии и гармонии, с которыми столько времени был знаком. И ему всегда не нравилось. Музыканты были превосходные, обстановка шикарная. И все же никогда реальная музыка не могла сравниться с тем, что он слышал внутри себя.
Автомобильчик останавливается у задних ворот и громко сигналит несколько раз, пока не выходит охранник. Тот, по-видимому, только что проснулся. Униформа не застегнута.
— Сколько еще мы можем прожить здесь? — спрашивает Гала.
— До нового года или на несколько недель больше, если будем питаться только с рынка. Никакого кофе в открытом кафе, только в баре, стоя, и самое главное — никакого «страчателла»[106] у Пантеона.
Машинка проезжает мимо них. Ее водитель — маленькая женщина в вязаной шапочке, чьи глаза ниже уровня окошка. Ей приходится привстать с сиденья, чтобы посмотреть на молодых людей. Ненадолго их взгляды пересекаются, потом она снова исчезает в облаке пыли.
До Галы и Максима доходит одновременно.
— Это она.
— Джельсомина!
— И едет к…
— …к кому же еще?
Они глядят вслед автомобилю, исчезающему за оградой псевдофорума.
— Джельсомина! — кричат они хором.
— Джельсомина! Джельсомина!
Гала скидывает туфли на шпильках и бежит за автомобилем. Максим подбирает ее «лодочки» и устремляется следом. Несясь по брусчатке средневекового Парижа, они срезают часть дороги и прибегают к Студии № 5 почти одновременно с машиной, откуда выходит жена Снапораза. Кинозвезда достает из багажника корзинку для пикника, такую старую, что тростник, кажется, вот-вот развалится. Из корзинки торчит горлышко бутылки вина, ветчина с косточкой и большой кусок хлеба. Расставляя все по местам, женщина поднимает глаза, привыкнув к преследованию папарацци. Гала с Максимом, спрятавшиеся за сфинксом из Гизы, стоящим на просушке, видят ее очень хорошо. Джельсомина сильно постарела со времен своей славы, но черты героини из комиксов остались те же: большие глаза, вздернутый носик и крошечный рост. Короче говоря, клоунесса из фильма, благодаря которому она стала звездой. Джельсомина обходит здание мелкими шажками, с корзинкой с ланчем в руке, и входит в студию через пожарный вход, скрытый за мусорными контейнерами. На верхнем этаже узнают ее походку. Кто-то подглядывает в щель между ламелями[107] жалюзи.
— Придумала! — говорит Гала.
И машет человеку за окном, но тот отходит от окна.
Жалюзи со стуком закрываются.
Одновременно с этим молодые люди чувствуют на своих плечах руки охранника.
Когда цель близка, все средства хороши. Подобно Мадзини, явившемуся к Пию IX в красной рубашке, чтобы сагитировать его помочь революции, голландцы, чтобы не дать затонуть своему судну, начинают
